Джон Шемякин - Дикий барин в диком поле (сборник)

Золотой юбилей. Трудно сдержать ветеранское волнение. Казалось бы, ветеран, посиди в правлении, наберись сил перед неизбежным отлётом на остров Передовиков, на котором всегда выполняется план и получается прогрессивка, есть бесплатные путёвки в Пицунду и праздничные наборы с гречей. Потереби в негнущихся от сохи пальцах переходящий вымпел, вздохни негромко, полюбуйся, как солнышко играет на крутобоких кубках с олимпийской гравировкой, встань, перекрестись на графики да и возносись в свой Элизиум, старая ты сволочь…

Нет. Ещё надо провести, трам-пам-пам, корпоратив! Произнести речь! Воодушевить этих людей в масках хронических трудоголиков с язвой. Потом участвовать в конкурсах, желая всем скорейшего и мучительного похмелья…

Вот раньше были корпоративы! Они назывались демонстрации трудящихся. Вот это было здорово! Корпоративы проводились в стиле фуршет, дизайн места проведения организовывало государство, оно же, в принципе, и развлекало.

Лучшего корпоративного тамады, чем Черненко, я лично не упомню. На Черненко, например, можно было гадать. Главное гадание было, конечно, сколько, собственно, Черненко осталось нас радовать? Люди шеи свои жилистые тянули из колонн. Не навернётся ли он прямо сейчас, с мавзолейной кручи?

Я лично очень ждал момента, когда это произойдёт. Не то чтобы мечтал, просто надеялся, что это случится и будет переворот военный. И маршал Соколов (или кто там?) возьмёт за шиворот крепкими ещё руками двух-трёх дедусь в норковых шапках и отнесёт их бережно к кремлёвской стене. Потом должны появиться десантно-штурмовые подразделения, Кантемировская и Таманская дивизии. Вертолёты. Короткая схватка на Лубянке. Кто-то должен уйти, отстреливаясь, по крышам. Потом выступление по ТВ. Непременно что-то должно взорваться в пусковой шахте. И на всё это багряное с зеленью великолепие поздней Византии смотрел бы я, пятнадцатилетний капитан.

Но ничего этого не случилось. И пришлось мне на работу устраиваться.

А моя первая работа, годовщину которой можно отметить, она была очень суровая. Это была зимовка фактически. Я принимал пустую стеклотару на пересечении улиц Ново-Садовая и Челюскинцев. Стужа. Над головой качается и скрипит облезлый жестяной фонарь на цепи. Я в летней фанерной будке, укутавшись в половик, принимаю пустые бутылки у злобного населения. Сам принимай, сам пересчитывай, сам грузи, сам выдавай деньги. Никакой, понимаешь, помощи.

Коллеги были очень недобрыми людьми. Начальство терзало. Согреться на этой работе можно было только путём рытья собственной могилы в мёрзлом грунте под бичами проверяющих.

Но на круг выходило очень прилично денег. Я даже строил планы, что со временем смогу устроиться на розлив пива.

Не сошлось.

Если у меня запоздало спросят про профессию мечты, я сейчас скажу.

Я хочу работать в женском биатлоне подгоняльщиком с пластмассовой лопатой. Я бежал бы рядом, чуть позади, с необидной пластмассовой лопатой, и стимулировал бы красоту. Звонко или глухо – в зависимости от настроения, угла и силы соприкосновения.

Я был бы мастер. Здоровье есть, слух есть, чувство ритма недавно хвалили, я был бы и необыкновенно полезен, и неожиданно прекрасен.

К каждой бегунье подбирал бы свою лопату. Иногда бы брал, возможно, и деревянную, которой хлебы в печь сажали. А кому и углепластик. Тут тонкости есть…

К делу подходил бы основательно, с характерной мне кряжистой сметкой предков-староверов.

– Джон Александрович! – это ко мне, значит, обращаются взволнованные руководители. – Как сегодня? Чем работать будете?

А я так с усмешкой усталой, глядя в небо:

– Трудно сегодня. Материал вчера осматривал – усталый материал. Отработано по нему много. Не перегнуть бы. Попробую сегодня, значит, липу, она звончей…

А все такие:

– Ты уж придумай…

Как всем прекрасно известно и в Академии наук было доложено, Иннокентий Сергеевич Федюнин является единственным прямым потомком Буцефала – коня Александра Македонского.

Достаточно посмотреть, как Федюнин бежит, смеясь, на лоне природы – всё! Поле битвы при Гавгамелах щетинится перед твоими глазами пиками, слепит солнце, реют плюмажи, ревут трубы, пыль столбом, серпоносные колесницы врезаются в ряды педзетайров, вой, лязг и мчащийся среди всего этого, лоснящийся, в клочьях пены Иннокентий Сергеевич, с хрипом грызущий удила!

Друг же наш Б-ч имеет происхождение от Медузы Горгоны. От прародительницы Антон унаследовал не только красоту, но и взгляд.

В отличие от прабабки, Антон взглядом не каменит, иначе мы с Федюниным давно бы открыли культурный парк скульптур и зашибали деньги на памятниках. Б-ч обладает качеством «прошибающего зрака». Под голубым взором Антона гимн великой империи превращается в мольбу о хлебе ползущих по раскисшим дорогам прокажённых, отчёт преуспевающей компании – в кипу бессвязных доносов друг на друга, а девушка-модель, подсевшая к нам абсолютно случайно в баре для отравленных виагрой пенсионеров, мгновенно полысела, заболела и, хромая, убежала прочь, хлопая драными галошами.

Подруга модели осталась с нами и теперь коза. То есть и от Б-ча, кроме кредитов, есть польза.

Я же, по уверению окружающих, происхожу от легендарного зверя ихневмона, отверзающего ложесны свои, плачущего при виде добычи и потеющего от взгляда архангела Гавриила. Потому как лукав, вероломен и злобесен.

Так и живём.

Проезжая в богатых санях по улицам любимейшего нашего города, наслаждались утром чарующими видами, богато даримыми нам как самоей природой, так и благоуправлением городских властей.

Сбивши несколько цилиндры набок, легкомысленно взирали на весну, соблюдая всё же приличную осанку и меру.

– А не кажется ли вам, Иннокентий Сергеевич, – спросил я, перекатывая лоснящуюся сигару из одного угла чувственного рта в другой, – что барышни в серых пальтишках и чудовищных шапках вязаной шерсти – вон те, к примеру, на тоненьких ножках и сутуленькие, – что они спешат, сами не понимая куда? Бегут толпами, ковыляют, не соображая вообще ничего, повинуясь каким-то внезапно проснувшимся в них сокам… Топиться нешто? Или до следующей слякотной осени укрыться в лесах? Нет ли у вас такого же ощущения, ваше превосходительство? А?!

Оправивши несколько медвежью полость так, чтобы было повиднее несколько орденских лент и крестов на выпуклой груди государственного мужа, Иннокентий Сергеевич ответствовал, что барышни те напоминают ему остатки разбитой и рассеянной армии книгомахновцев, каких-то спешнопохватанных от мамок фанатичек, которые с сумками и проводами пробираются к своим в запселые читальни через колдобины и выбоины.