Мария Метлицкая - Женщины, кот и собака

Евгения позвонила сыну и перевела ему первую сумму.

Ей показалось, что Гриша удивился тому, что не пришлось ее уговаривать. Тому, что так быстро все сладилось. Тому, что неожиданно образовались приличные деньги. И так легко и просто, что он был даже немного растерян.

Он пробормотал невнятное «спасибо». На том и расстались.

Впереди у Евгении был месяц для того, чтобы подготовить квартиру и окончательно перебраться на дачу.

К слову сказать, на даче Евгения давно не была. После смерти родителей дачей они почти не пользовались. Сын рос в Тбилиси, а они с мужем дачу не любили: отсутствие удобств, вечные комары, крошечные наделы и ветхие домики – эти дачные «радости» их не прельщали. К тому же они путешествовали.

Приезжали раза два за сезон – удостовериться: все ли в порядке, стоит ли их домик. Не то чтобы их беспокоило дачное хозяйство… Скорее всего это была дань памяти отцу и матери, обожавшим этот придуманный и созданный ими же очень сомнительный рай.

Иногда возникали разговоры о продаже дачки, но быстро гасли – пыл пропадал. Да и деньги давали смешные… Нечего было и суетиться.

И вот этот «дачный рай» Евгении предстояло освоить! В первый раз она добиралась туда на электричке, без Лады. Приехала, окинула взглядом разруху, повздыхала и поехала обратно. Грустно было очень! Слишком тоскливо все это выглядело… Но выхода нет! Надо начинать обживаться.

Через три недели Евгения Сергеевна переехала.

Во всем, что происходило, она всегда пыталась найти что-нибудь ободряющее. Такой у нее был характер. Вот и сейчас, поскрипев и поохав, окруженная неразобранными коробками и узлами, Евгения присела на стул и подозвала собаку.

– Как хорошо, Ладка! Ах, как хорошо! – приговаривала она, гладя собаку по холке.

– Вот мы с тобой и на природе! Вокруг лес – посмотри! А воздух, Ладунь! Мы и забыли, какой он бывает! Вот, в лес с тобой будем ходить, по грибы! Ты, правда, грибы не уважаешь… – Евгения шумно вздохнула и замолчала.

– Да и мне их нельзя… – поджелудочная шалит.

Собака смотрела на хозяйку не отрываясь. И словно чувствуя ее настроение, тихонечко заскулила.

– Нет, все равно хорошо! – придала голосу бодрости Евгения Сергеевна. – Ты вспомни: где нам с тобой на Ордынке гулять? А, дорогая? И вечно с пакетиком…

– Вот только как будет зимой? А, Ладунь? Не околеем? Да нет, не должны – печка хорошая! Я, представь себе, даже помню того печника! Нет, честное слово! Старый такой дедок, лет под триста. Типичный Щукарь, представляешь? Сплошная ненормативная лексика, Лад! И чудесные, «мудрые» руки!

Собака положила голову на лапы и закрыла глаза.

Через пару дней Евгения разобралась. Куда денешься! И окошки помыла, и стены, и пол. И занавески поменяла. И стало в доме куда веселей! Даже как-то уютно стало!

В доме было три комнатки: две небольшие, а третья – совсем кроха, метров пять, не больше.

Спальню себе соорудила в «большой», двенадцатиметровой.

Старый книжный шкаф, комодик, телевизор и диван. Возле окна – подстилка для Лады.

Лада перемену перенесла спокойно. Да и что нужно собаке? Постоянная близость хозяйки. А в каком интерьере – не важно.

В книжном шкафу обнаружилось огромное количество старых книг: папины – по военной истории, мамины – по домоводству и ведению сада, собрания сочинений Гончарова и Чехова в каком-то дешевом старом издании. Обложка копеечная, но твердая.

Листы разбухли от влажности, пахли сыростью и затхлостью. Но это не имело значения! И тот и другой были ее любимыми, до дыр зачитанными писателями!

«Ведь Антон Палыч всегда разный, – с восторгом подумала она. – Текст его переливается разными красками, трансформируется, модифицируется, расцветает! А персонажи? Какое же чудо!

Жизнь человеческая во всех ее проявлениях. Человек и велик, и жалок! Прекрасен и чудовищно уродлив!»

Гончаров ее уводил в далекие усадьбы, заросшие малахитовыми лесами, в бесконечные луга, колышущиеся душистыми травами. В мир с распахнутыми окнами веранд с цветными стеклышками пылающих на солнце витражей, с запахами мяты и душистой сдобы, с вселенским спокойствием, незыблемым, как, наверное, казалось тогда. С долгим чаепитием в саду, под цветущими вишнями. С карасями, серебрившимися в прозрачных судках, с густым запахом горящих вишневых дров под медными тазами с пузырящимся и булькающим малиновым вареньем. С жужжащими над жасмином осами, бьющимися в запотевшее от дождя окно сонными мухами.

От всего этого веяло таким счастьем, покоем, таким постоянством, что от этого становилось и хорошо, и грустно одновременно.

Евгения Сергеевна много читала и много спала. Подолгу гуляла с собакой – то в поле, то в лесу. Ходила на речку, заросшую тиной и кувшинками, зеленую и холодную, с мелким и узким, очень скользким, рыжим от глины берегом.

Лада яростно вбегала в воду и поднимала оглушительный лай.

А после купания от нее долго пахло болотом и тиной.

К дачной жизни они почти приноровились. А вот зима страшила – про нее Евгения Сергеевна старалась не думать.

Нужно было запастись дровами: старая печь «сжирала» немного, но… «есть» просила.

К своему удивлению и смеху, собрала «урожай» крыжовника и черной смородины. Сварила варенье. «На зиму», – грустно пошутила Евгения Сергеевна.

В сентябре набрала кучу опят и рядовок. От нечего делать засолила три банки. У соседа, знатного садовода, купила два мешка картошки и полмешка лука. Сосед – в благодарность, что ли – притащил ей три огромных кочана капусты. «Солите, Женечка! Витамины!»

Она и засолила. Получилось большое ведро.

«Вот и проживем, Ладуня!» – смеялась Евгения Сергеевна. – А куда нам деваться?»

Летом все было довольно приятно и весело.

Но подступала зима.

Конец октября оказался дождливым и очень холодным. С неба лилось без устали и перерыва. Дрова отсырели и плохо разгорались.

Собаку на улицу выгнать было сложно – дождь она не любила и жалобно скулила. Выбегала за калитку на полминуты – «по своим делам» – и тут же рвалась домой.

Поселок опустел. Почти все разъехались. В доме наискосок жил одинокий вдовец Луконидин – высоченный и худющий, одетый в кошмарные старые тряпки и очень похожий на огородное пугало.

Его городская квартира была отдана детям. С невесткой сварливый дед не ужился и лет десять назад переехал в поселок – окончательно и насовсем.

Дед был суров и необщителен. Но все равно было приятно видеть его горящее окно по вечерам. Все-таки живая душа рядом…

На соседней улице жила семья беженцев из Чечни. Свою дачку им милостиво и благородно отдали московские родственники.

Это была пожилая пара – учительница и инженер. Иногда, примерно раз в неделю, учительница заходила к соседке попить чаю и посетовать на нелегкую жизнь.