Мария Метлицкая - Женщины, кот и собака

– Все ведь оставили, Женя! – с горечью говорила она. – Дом прекрасный, сад! Всю жизнь строили этот дом, всю жизнь улучшали – то кухню, то мебель новую покупали. Погреб, гараж. Оставили все… Знакомых, друзей! Все бросили! Просто бежали!

И что в итоге? Сидим тут в конуре, да еще и в чужой! С милостыни живем, получается… – И она начинала горестно плакать.

Евгении Сергеевне было жалко ее. Утешала, как могла:

– Вы живы, Танечка! И ты, и супруг! Вас приютили! Вы не на улице и не в подвале. Вы вдвоем! Что делать… Так получилось…

Таня приносила чеченское угощение, чепалгаш – вкуснейшие лепешки с творогом или картошкой.

Еще в поселке жил чокнутый Альбертик – немолодой мужчина с явными отклонениями. Тихий и несчастный. Альбертик тащил с помоек все, что попадалось: поломанную мебель, дырявые кастрюли, полусгнившие тряпки. Несчастный и тихий шизофреник.

Его жалели и оставляли под дверью еду.

Жили еще две пьяницы, родные сестры – Ира и Мила.

Все прекрасно помнили их семью: интеллигентные люди, чудесные родители. Отец – дипломат и мама – искусствовед.

Девочек воспитывали, приучали к манерам. Хорошенькие и нарядные, они всегда ходили за руки и здоровались с прохожими.

На лето привозили из города пианино, и девочки занимались музыкой.

Поступили в университет, заводили романы.

Одна даже вышла замуж и родила.

А потом все покатилось: ушли родители, замужняя развелась, ребенок почему-то остался с отцом. И сестры начали пить.

Московские квартиры были пропиты. Сестры, как это часто бывает с людьми пьющими, попали в лапы к черным риелторам.

Осталась одна дача – сюда они и перебрались. Вместе пили, до крови дрались, делили одного «жениха» на двоих – такого же пьяницу из соседней деревни.

Страшная это была картина, дикая. Смотреть на них было невыносимо. И за что такая судьба?

А еще наезжала «барыня». Так называли Лизку Покледину. Называли с издевкой: разбогатеть-то шлендра Лизка разбогатела, а вот хороших манер не нажила. Как была хамкой, так и осталась. Даром что хоромы отстроила на месте родительской ветхой избушки.

Поклединых тоже все помнили – Пал Иваныч и Марь Семенна.

Тихие люди, скромные. Бедные. Пал Иваныч слесарил при ЖЭКе. Марь Семенна – нянечкой в детском саду.

Домик сами сложили – типа саманного, «хохлацкого», как говорили в поселке.

Мазанка в три окна и в один этаж, две комнатухи. Денег не было – вот и вышла такая избушка.

Дочка Лизка была оторвой с самого детства – заводилой, драчуньей, нахалкой. Ее не любили, и девочкам из приличных семей дружить с Лизкой было заказано. Ира с Милой с ней не дружили.

А она не скучала – дружила с мальчишками. Речка, костры, велосипеды…

Таскали картошку с колхозного поля и пекли в костровище. Воровали яблоки и вишни в садах.

Словом, девка эта, Лизка, была – оторви и выброси!

Моталась в рваных тренировочных и растянутых майках. Под ногтями грязь, волосы неопрятные – чучело, а не девка!

В шестнадцать лет Лизка родила. От кого – непонятно. Ребенка сбросила на мать и пустилась, как говорили, в загул. Были там и иностранцы из жарких стран, и гости с Кавказа. Пал Иваныч умер рано, от инсульта. Поговаривали, что дочурка ручку свою приложила. Марь Семенна скрипела – на ней была внучка.

Лизка завозила своих в конце апреля. Сплетничали, будто ей в Москве была нужна хата. Навещала нечасто – раза два в месяц. Приезжала с кавалерами и на машинах. Кавалеры менялись, машины тоже. Вытаскивала сумки с продуктами и… тю-тю! Только ее и видели. Дочкой своей не интересовалась.

Марь Семенна плакала и кляла судьбу. Умерла она, когда внучке исполнилось восемь лет.

Говорили, что девочку свою Лизка сдала в детский дом. Оказалось неправдой: Лизкина дочка жила в интернате. Интернат был китайский, блатной и хороший.

Мазанку заколотили, и больше никто не появлялся.

Про Лизку никто ничего не знал.

Появилась она спустя много лет.

На узкую улочку въехала огромная блестящая машина. Остановилась у забора Поклединых. Домика видно не было – сад разросся и «выдавил» забор.

Из авто неспешно вышла роскошная женщина – высокая блондинка на высоченных каблуках в красном переливающемся шелковом плаще.

Народ в изумлении замер: соседи застыли с лопатами и граблями, «повисли» на заборах.

Женщина зашла на участок, побродила по нему и вскоре уехала.

Никто так ничего и не понял.

А спустя две недели к участку стали бесперебойно подъезжать машины со стройматериалами. За три месяца вырос двухэтажный кирпичный дом. На окнах кованые решетки, башенки с бойницами – архитектура конца девяностых. Отдельным домом – рубленая банька. Хорошенькая, как игрушка.

Старый сад почистили, привели в порядок. Засеяли газон, по периметру засадили дорогущими пихтами. И возвели забор! Вот забор всех потряс больше, чем дом! Кирпичный монстр – Великая Китайская стена!

Дамой оказалась, разумеется, Лизка Покледина, ставшая богачкой и «бизнесменкой». Говорили много и разное: про бывшего мужа-миллионера, владельца нефтяных скважин в Кувейте. Про мужа-грузина, известного вора в законе. Про то, что Лизка – а кто сейчас этому удивится? – содержит притон.

Но правды не знал никто. Лизка Покледина, высокомерная богачка, ни с кем из округи не общалась.

Мужчины в наличии не наблюдалось. И дочки-наследницы тоже.

Замок был готов, но Лизка приезжала сюда нечасто. А если и приезжала, то всегда одна. Вот загадка!

Иногда ее видели на участке – сквозь щель в воротах. Лизка, в шортах, без майки, топлес и босиком, с распущенными волосами лежала в шезлонге и загорала.

За ворота она не выходила. Никогда. Соседям хмуро кивала, на вопросы не отвечала – просто игнорировала любые вопросы.

Евгению Сергеевну разбудил яростный лай Лады. Она глянула на часы: половина восьмого утра… Кошмар! И кого еще там принесло?

Она набросила на ночную рубашку старое мамино пальто, сунула ноги в галоши и вышла на крыльцо.

У забора стояла огромная черная машина. Возле нее – Лиза Покледина.

Ладка крутилась у забора и захлебывалась в громком лае.

Евгения Сергеевна подошла, успокоила собаку, приговаривая:

– Свои, Ладунь! Успокойся!

Открыла калитку:

– Вы ко мне? – спросила удивленно. – Ну, проходите.

Лиза кивнула и пошла за хозяйкой.

Сели на кухне, и Евгения Сергеевна предложила чаю.

Покледина махнула рукой и коротко бросила:

– Я к вам по делу!

– Излагайте, – кивнула Евгения Сергеевна, уже догадываясь, о чем пойдет речь.

Не ошиблась. Покледина предлагала ей… работу! Точнее, проживание. Вместе с собакой. Условия такие: продукты раз в неделю, свежее мясо собаке. Не вырезка, конечно. Пашина. Оплата мобильного телефона. И комната в распоряжение – разумеется, теплая и с туалетом. В комнате все есть: телевизор, компьютер, душ с туалетом. Ну, и плюс… – Тут гостья в задумчивости умолкла. – Хотите денег? Дам. Но немного! Думаю, того, что я предлагаю… – она снова умолкла, – вполне достаточно! – с выдохом сказала она. – Или нет?