Юрий Буйда - Покидая Аркадию. Книга перемен

Собеседник оказался человеком неглупым. Они выпили, бизнесмен разговорился, вспоминая детство, юность, и стало понятно, что интервью будет жить, хотя и в другой форме.

Книга пользовалась успехом, ее хвалили за сдержанность, точность и ясность.

Через несколько дней ему позвонил миллиардер Д., пожилой человек, отошедший от дел: он хотел выпустить мемуары, но не знал, как подступить к этому делу. Он помог старику, и тот щедро его отблагодарил.

Хочешь соблазнить – выслушай.

Эту главную заповедь дьявола он хорошо усвоил. Умел слушать, подстраиваться под интонацию собеседника, вживаться в роль другого, и люди открывались ему.

У него были свои правила.

Он старался не связываться с ветеранами спецслужб и с киллерами, которые хотели привлечь внимание читателей к своей нелегкой судьбе. Он старал избегать тех, кто жаждал выглядеть в глазах окружающих хуже, чем на самом деле, а такие тоже встречались. Он старался не забывать о грани между домыслом и вымыслом и никогда не брался за сочинение дворянских родословных для новых русских, любивших позировать в рыцарских латах или плаще патриция.

Случалось, что общение с автором мемуаров осуществлялось через секретарей и помощников, но чаще это были долгие доверительные беседы с глазу на глаз за бокалом вина, без свидетелей. Иногда соавтор приглашал его к себе, и он неделями жил в богатом загородном доме, в лондонской квартире или французском поместье, каждый день встречаясь не только с хозяином, но и с его женой, любовницей, детьми, друзьями, слугами.

Он старался держаться так, чтобы между ним и клиентом, между ним и женой клиента, между ним и любовницей клиента, между ним и слугами клиента всегда оставался зазор. Для них он был не другом, но и не чужаком – он был другим.

Однажды его попросили отредактировать мемуары покойного Н. Он был типичным русским миллиардером из числа назначенных Кремлем, но в остальном человеком незаурядным. Держался в тени, тратил огромные деньги на благотворительность, когда это еще не вошло в моду, и вообще считался белой вороной среди нуворишей. После него остались разрозненные заметки, которые редактор, по замыслу вдовы, должен был превратить в связную, цельную книгу.

Вдова оказалась нестарой женщиной, милой и неглупой. Они вместе разбирали записки ее покойного мужа, вместе обедали, гуляли по парку в огромном поместье, раскинувшемся на невысоких холмах над рекой. Муж ее делал записи иногда, что называется, на бегу, и Вера Николаевна помогала восстаналивать контекст той или иной заметки, рассказывала о людях, упомянутых мужем вскользь, вспоминала о покойном, потом они разговаривали о книгах и фильмах, и незаметно границы между ними исчезли.

Он старался не забывать о том, что законы, по которым живут его клиенты, не могут быть его законами, но тут был особый случай.

Через год они поженились, и он оставил свою работу. Ему не хотелось больше играть роль человека, который интересуется чужими жизнями. Волей-неволей ему пришлось вникать в дела фондов, которые покойный муж оставил Вере Николаевне. Много времени и сил уходило на то, чтобы найти общий язык с сыновьями, а особенно с младшей дочерью жены – Варенькой, которая к шестнадцати годам совершенно ослепла. Она была колючей девочкой, но вскоре им удалось подружиться.

Через год Веру Николаевну застрелил снайпер, а еще через полгода не стало и Вареньки – она погибла в грубо подстроенной автомобильной катастрофе.

Это были странные убийства. Вера Николаевна давно передала управление компаниями покойного мужа сыновьям, а Варенька и вовсе не имела никакого отношения к бизнесу. Никто не мог понять, кому выгодны эти смерти, но и сыновья Н., и вдовец какое-то время фигурировали в списке подозреваемых. Больше всего следователей раздражала большая разница в возрасте между Верой Николаевной и Муратовым. Дело в конце концов закрыли, так и не установив ни заказчиков, ни исполнителей.

Он передал сыновьям Веры Николаевны все свои права на часть ее наследства и наследства их сестры. Братья в ответ подарили ему поместье, за которое он выручил огромные деньги. Этих средств ему хватило бы, чтоб прожить три жизни.

Понадобилось еще три года и две смерти, чтобы до него дошел смысл происходящего. Как-то при встрече с В., для которого он когда-то сделал исключение из правила «не связываться с ветеранами спецслужб», он рассказал ему обо всех этих смертях, и тот с удивлением спросил:

«А вы, Павел Николаевич, так до сих пор и не поняли, для кого стреляют?»

Его позабавил этот оборот речи, он переспросил:

«Для кого?»

«Для вас, конечно. Когда-то вы стали владельцем информации, о важности которой не подозреваете, и возможно, кому-то все эти годы это обстоятельство не дает покоя. Цифра, лицо, имя – это может быть что угодно. Тогда этому не придали значения ни вы, ни ваш собеседник, ну а потом что-то изменилось… так бывает не только в кино, поверьте моему богатому опыту… Рыться в архивах или в памяти бесполезно – вы же не знаете, что надо искать. И одному Богу ведомо, о чем думал заказчик, который решил убить не вас, а ваших близких: чужая душа – потемки. Я даже не исключаю, что заказчик давно умер, но заказ, расписанный на годы вперед и профинансированный, неукоснительно выполняется. Это не фантастика, дружище. Однажды мне пришлось стрелять в человека, который лежал в гробу. Через минуту гроб должны были закатить в печь крематория, но я должен был убедиться в том, что клиент мертв, и был вынужден при всех выстрелить ему в лоб. Дурацкая, скажу вам, была ситуация… смех и слезы… А вы – вы тут ни при чем, и выражение «у старых грехов длинные тени» к вам прямо не относится, но что ж поделаешь, вам все равно будут напоминать о чем-то до конца вашей жизни… или пока все исполнители не перемрут, они ведь, слава Богу, тоже люди… Уезжайте, смените страну и имя, может, это и поможет, хотя кто знает, кто знает…»

– Ниночка стала седьмой за десять лет, – сказал он. – Они нашли меня и на Родосе…

Диана молчала.

– Я приехал сюда умирать, – сказал он. – Врачи сказали, что мне осталось года три-четыре, от силы пять…

– Значит, вы не вернетесь в Россию? – спросила Диана.

– Налейте мне выпить, пожалуйста…

Она встала, налила в стаканы виски.

– Одна моя знакомая, – сказала она, стоя к нему спиной, – можно сказать, подруга… она тоже решила не возвращаться домой… она не может вернуться домой, потому что… там все плохо… дома все плохо… она, конечно, сошла с ума… уволилась с работы, уехала за границу…

Села на край кровати, протянула ему стакан, глотнула из своего, сморщилась.

– Все так ужасно, – сказала она, не глядя на него. – Она не может вернуться…