Татьяна Булатова - Мифы и рифы летнего отдыха, или Крымское ревю

Паршивенький, надо сказать, нарисовался венчик. Без алмазов, без сапфиров, с одними только сомнительными украшениями в виде ватки на глазах у спящей деточки да перманентной боли в горле. «Что же я делаю не так?» – ни к кому не обращаясь, произнесла мать и попыталась заснуть. И получилось.

Утро в поезде ознаменовалось воплями торговцев за окном: «Ка-а‑артошечка. Сиэрвизы-ы! Кому сиэрвизы недорога? Ха-а‑лодное пи-и‑во! Ма-а‑рожено! Ка-аму ма-а‑рожено? Ды-ы‑ы‑ня!» И это в половине шестого утра. «Охренели совсем», – подумала сварившаяся на верхней полке героиня, но пробуждению обрадовалась. Особенно свободному входу в туалет.

– Ничего не изменилось, – выдохнула она, взглянув на мутный металл железнодорожного клозета. В дверь затарабанили – застучала прыгающая ручка. Что может измениться? Пассажиролюди везде одинаковы: как не было уважения к интимному пространству братьев по разуму, так и не появилось. «Подождёшь!» – ухмыльнулась она в зеркало и запретила себе вступать в контакт с нарушителем своего личного спокойствия.

Стоящий за дверью об этом не догадывался и продолжал методично сотрясать железную стену.

– Женщина! Покиньте туалет. Это ж станция, – скомандовала проводница.

«И не подумаю», – решила пассажирка.

– Женщина! – скандировала облечённая железнодорожной властью. – Жен-щи-на!

Похоже, выгнать нарушительницу из заповедного места стало главным делом её жизни. «Сейчас весь вагон перебудит», – уговаривала себя подчиниться пассажирка.

– Что вы хотели?

Дама при исполнении от неслыханной вежливости замерла, икнула и отчеканила: Не положено.

– Победа была на стороне дипломатии.

– Чаю принесите, – проходя, обронила коронованная особа.

– Пятое купе? – угодливо уточнила проводница.

Наша героиня не стала утруждать себя ответом – не барское это дело.

А вагон тем временем жил своей жизнью: пробуждался, выстраивался в очередь в туалет, жевал завтрак, снова ложился, жевал обед, снова ложился, на станциях высыпал на перрон, пополнял запасы съестного, дружно запрыгивал обратно и в результате дожил до вечера.

Вечером состоялось подведение итогов. Выяснилось, что рубли тают так же интенсивно, как и злополучные гривны. Опытным путём было ещё раз доказано, что заварка – лучшее подручное средство от конъюнктивита, а аристократическая вежливость – от хамства. Проводница была переведена в лагерь союзников. Телефон заряжен. Ребёнок не умер с голоду.

Результаты имели позитивный характер, и вторая половина дороги домой уже приобретала конкретные очертания: только ночь продержаться да день простоять. Мать-героиня перестала ощущать себя Мальчишем-Кибальчишем, потому что напрыгавшийся со второй полки Плохиш с косичками мирно восседал под потолком купе и вёл светскую беседу с молодым человеком явно младшего возраста.

Мать искоса поглядывала на собеседников и внимательно слушала, не поворачивая головы в их сторону. Картина была достойна пера живописца.

– Давай будем делать друг другу массаж, – предложила дочь, вдвое превосходящая мальчика по габаритам.

– У меня другие планы, – крепился кавалер.

– Тогда давай, слезай. Надоело.

– Ещё как надоело, – обрадовался некрупный мужчина шестилетнего возраста.

Парочка соскользнула вниз, и из коридора до матери донеслись обрывки фраз молодого человека:

– Знаешь, какие у меня машины великолепные!

– Не знаю, – честно ответила девочка.

Ей было скучно, и мать это хорошо понимала. В отличие от вечерних гуляний на вилле в Крыму, дочь не вибрировала, голосок не звенел, к зеркалу не подбегала. Она просто мужественно коротала вечер с тем, кто волею судьбы оказался рядом. А что ей оставалось делать? Выбор-то не богат. Мать забралась на верхнюю полку и строчит там свои заметки. Внизу – соседи-молодожёны, которым до неё тоже нет никакого дела. А рядом – мужчина, пусть и невысокий, зато богатый на удивительные слова: «блин», «вот ё-мое», «ёшки-моёшки» и т. д.

Слова эти дочери, безусловно, нравились. Слушая их, она догадывалась о мужественности своего кавалера. А потому назад, на верхнюю полку, возвращаться не торопилась.

Иначе ощущал себя муж героини, оставшийся дома. Он периодически звонил и спрашивал: «А где сейчас наша дочь?» Жена даже не сразу находилась что ответить. Где могла находиться девочка, возвращающаяся с матерью из Крыма домой? Называть номера поезда, вагона, купе, места ей как-то было неудобно. Поэтому она отвечала одно и то же:

– В коридоре.

– А ты где? – продолжал испытывать её терпение супруг.

Зарифмовать ответ вслух не позволяло присутствие попутчиков, поэтому ответ произносился про себя, а в телефон выплёвывалась фраза:

– Там же.

Завтра он их встретит. Завтра же они поругаются. У героини портилось настроение. Будь её воля, она бы соединила отца с дочерью, а сама бы… А самой ей придётся выступать третьим членом семейного сообщества. И не то чтобы она не любила своих ближайших родственников в лице мужа и дочери. Она любила, но соскучиться по ним не успевала, ибо их незримое присутствие всегда было ощутимо. И ещё – ей не бывало скучно одной.

Последнее положение муж не признавал. Считал желание побыть одной блажью. Обвинял в том, что разлюбила. Что не ценит…

– Мама, ты что, уснула там? – бесцеремонно прервала ход её мыслей дочь.

– Нет. Пишу.

– Чего ты там всё время пишешь? Книгу?

– Можно и так сказать.

– Как называется?

– «Мать и дитя на отдыхе».

– Понятно. Глаз мне промой. Чешется.

– Чай завари.

Притащила чашку с кипятком.

– Там что, и про меня есть?

– Есть.

– И про папу?

– И про папу.

– И про бабулю с дедулей?

– Про них нет.

Девочка изумлённо посмотрела на мать:

– Зачем же ты тогда писала?

– Хочу.

– Ты же не писатель, мама.

– А кто я?

Наша героиня внутренне подобралась. Дочь, не понимая ответственности момента, продолжала тараторить:

– Ты – моя мама, папина жена, бабулина и дедулина дочка, я тебя люблю, давай спать, мамочка.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Я люблю тебя.

– До завтра.

– До завтра, мамуль.

Мать спустилась вниз, вышла в коридор, попила чаю и поставила точку в своём крымском путешествии. До завтра.