Доктор Нонна - Немачеха

Сразу после смерти бабушки Рита начала болеть: то горло красное, то нос хлюпает, то чихает без перерыва. Лена уже впадала в отчаянье – ну что это такое?! Ведь она делает все то же самое, как при маме. А Рита из простуд не вылезает – хоть головой о стенку бейся! Участковый педиатр, милейшая Татьяна Алексеевна, только вздыхала: «Надо же! Такая хорошая девочка! Как будто сглазили!» А однажды сказала: «Знаете, Леночка, мы уже все, что можно, проверили, нет никаких причин. Я думаю, вам нужно климат сменить. Уехать куда-нибудь, где много солнца. У вас в Израиле никого нет?»

В Израиле жила Вера, мамина старшая сестра – отрезанный ломоть. Мама не любила о ней вспоминать, говорила, что та всегда эгоисткой была.

Лена отыскала в сумке со старыми бумагами Верин адрес и написала ей, не особенно, впрочем, рассчитывая на ответ. Но Вера ответила. И вызов оформила быстро. Даже в аэропорту встретила – растолстевшая, сильно постаревшая, какая-то ободранная. Вылинявшая майка, бесформенная юбка с неровно свисающим подолом, красноватая нездоровая кожа. Скептически оглядев Лену и Риту, Вера тут же заявила: «Ну вот что, родственнички! Я свое дело сделала, нянчиться с вами больше не буду. Ясно?» Развернулась и ушла.

– Ну, мам! – приставала Рита. – Теперь ты должна сказать, что долго-долго обо мне мечтала, потом я появилась, а потом мы приехали в Израиль, и теперь у нас все отлично!

– Я долго-долго о тебе мечтала, потом ты появилась, потом мы приехали в Израиль, и теперь у нас все отлично! – послушно повторяла Лена, ероша нежные прямые волосы дочки.

И стучала по дереву – чтобы не сглазить. Ведь после переезда все и вправду сложилось как нельзя лучше. Квартира, правда, государственная (матерям-одиночкам, не имеющим своей квартиры, в Израиле выдается государственная квартира), но это временно, и вообще не страшно. Работа – Лена устроилась в библиотеку – в пяти минутах от дома, и Риту туда можно приводить. Очень живая, упрямая, иногда почти неуправляемая девочка среди набитых книгами стеллажей затихала, завороженно глядя на уходящие ввысь и в стороны ряды. Медленно ходила вдоль полок, водила пальчиком по корешкам, даже разговаривала с ними.

Но самое главное – после переезда Рита ни разу не простудилась. Вот ни разочка! В первую их израильскую осень Лена еще побаивалась – как дочка отреагирует на холодные зимние дожди. Оказалось, что никак. Наверное, Татьяна Алексеевна оказалась права, и дело было в климате. А может, в витаминах. Фрукты Рита могла поглощать круглосуточно. Усаживалась на пол, ставила рядом громадное блюдо, полное «вкусняшек» – от инжира до яблок – и, не отрываясь от разложенной на коленях книжки, успевала еще подсовывать кусочки черепахе Марте. В это время загорелая до индейской смуглости Рита была похожа на ожившую бронзовую статуэтку какого-то экзотического божка.

Кроме Марты, они завели еще рыбок и вечерами подолгу наблюдали за таинственной водной жизнью.

Правда, рыбки скоро умерли. То ли их вода не устраивала, то ли солнце, то ли, наоборот, тень. Но однажды они все сразу взяли и уснули. Хорошо, что Рита в школе была, не видела. Лена тихонько вынесла аквариум на помойку – подальше, за три квартала от своего дома, еле дотащила – и сочинила какую-то историю про незнакомую девочку, которой очень-очень нужны были именно эти рыбки. Ну в самом деле! У них ведь и рыбки, и черепаха. А у девочки – никого. Вот и пришлось ей рыбок отдать. А у них Марта осталась. Неуклюжая, смешная.

Лена долго еще боялась нечаянно проговориться о судьбе рыбок. Но Рита так о них и не вспомнила – вокруг было столько интересного! Под балконом росла олива – на нее прилетали смешные зеленые попугаи! Да-да, настоящие попугаи – Рита обожала за ними наблюдать. А еще книжки, пальмы, трудный, но такой увлекательный новый язык – девочка начала болтать на иврите раньше самой Лены. Рита вообще любила все новое, загоралась мгновенно и сильно – я это хочу! Лене нравилось исполнять дочкины желания – она чувствовала себя настоящей волшебницей. Могущественной и всесильной.

Незадолго перед тем как Рите исполнилось десять – первый юбилей! – она страстно захотела куклу Ферби. Все уши прожужжала. Лена сначала думала, что Ферби – это что-то вроде Барби. Платьица, домики, мебель и прочие игрушечные радости. Оказалось – ничего подобного.

Ферби была не совсем кукла. Точнее, совсем не кукла. Удивительно притягательная и немножко страшная.

Нет, тоже не так. Ферби была очень страшная. Какой-то Чебурашка-мутант. И при этом мистически притягательная. Очень живая. Как щенок или котенок. Или даже больше, потому что вдобавок к пушистости и подвижности умела еще и разговаривать. Рита увидела ее в какой-то рекламе – и как будто прикипела: мама, хочу такую! Лене кукла показалась жутковатой, но ведь дети смотрят по-другому.

Торопливо распаковав подарок, Рита замерла:

– Мам! Я ее боюсь!

– Но ты же так хотела именно Ферби, – растерялась Лена.

– Я не знала… она такая… такая…

– Ну хорошо, давай ее кому-нибудь подарим.

– Нет! Это моя! – Рита топнула ножкой.

Лена меж тем с ужасом думала о том, что завтра будут готовы результаты обследования. Врач, который выписывал ей направление, смотрел так красноречиво, что женщина предчувствовала, какие это будут результаты.

Завтра она все узнает. В Израиле диагноз говорят сразу. Не то, что в России, где прячут глаза, бормочут что-то утешительное, обнадеживающее. Берегут! Как будто человека с «диагнозом» еще можно от чего-то уберечь.

Наутро после Ритиного дня рождения Лена почувствовала себя совсем плохо: низ живота крутило, нога подламывалась, в голове звенело, в глазах мелькали темные точки.

Дочка, как назло, капризничала, требовала заплести косичку то повыше, то сбоку, торопила:

– Мам, ну чего ты? Тамар сейчас уйдет!

Тамар и ее мама, Полина, жили на том же этаже. Долгое время соседи едва здоровались при встречах, но, отдыхая в Эйлате, случайно столкнулись и с тех пор подружились. Подружились и девочки – бегали вместе в школу, в магазин, вместе выгуливали смешного соседского японского хина Чампи. Тамар была на год старше, и Рита старалась ей подражать.

Когда дочь, подхватив ранец, торопливо выскочила за дверь – а вдруг Тамар уйдет без нее! – Лена впервые задумалась о том, что же будет дальше.

«Надейся на лучшее и готовься к худшему», – говорила мама. А самое худшее – то, что Рита скоро останется одна. Что же делать? Разыскивать Веру? Страшно даже подумать о том, чтобы оставить с ней девочку. Нет, это не годится. Единственный близкий человек – Полина. Тем более она сама врач…

В больнице, когда худой суровый онколог, сокрушенно качая головой, что-то рассказывал о порядке предполагаемого лечения, Лена потеряла сознание. Очнулась она в сумерках.