Дмитрий Липскеров - Леонид обязательно умрет

– Я сказала – все!

– Что – все? – не понял он.

– Я собираюсь рожать от Северцева. Ты, пожалуйста, больше сюда не приходи…

– Такого человека нет, – начал злиться капитан.

– Хорошо, Криницина…

– И такого не существует. Бродячей собакой закопан в землю, даже без таблички!

– Мне все равно. Ты сюда не ходи!..

Антонов, прыгнув неожиданно зверем, вновь попытался поймать ее, но она увернулась, присев, не давая его жадным пальцам дотронуться до интимных мест.

– Не прикасайся!

Но он уже был разгорячен отказом и неудачной попыткой охоты, а потому засверкал глазами и задышал шумно, одними ноздрями.

– Не подходи! – предупредила она, сжав кулаки.

Он вновь прыгнул, закусив кожу на ее шее. Она попыталась коленом попасть в самое уязвимое, но промахнулась, угодив в бедро.

– Сс-сука-а! – прошипел он, ощущая в теле вулканическое желание, которое вовсе не способствует деятельности мозга. – Загрызу-у!!!

Конечно, он был гораздо сильнее физически, да и по призванию знал профессиональные методы атаки, а потому автоматически применил их, одной рукой заломив ее руку за спину, второй же дернул ремень на брюках, затем задрал ей на самую голову халат, со всей силой шлепнул ладонью по голой ягодице и вторгся в женское пространство диким монголом.

– Не надо… – просила она.

А он, сознавая краешком сознания, что это его прощание с ней, достиг крайнего зверского состояния.

Она впервые в отношениях с ним не кричала, не извивалась нижней частью тела, исходя природными соками, – оставалась пассивна, вновь и вновь повторяя: «Не надо!» И эта ее пассивность, фригидность на его мощь совершенно отбила платоновские мозги. Он принялся бить ее кулаком по затылку, приговаривая:

– Так… так… так…

Она старалась не умереть. Держалась до последнего, не желая расставаться с сознанием, но предохранитель перегорел, и Юлькино «я» стало частью черного ночного неба.

Зародыш в отличие от матери не отключался. От тыкающегося в его стену пробойного орудия постепенно приходил в бешенство, а поскольку сделать ничего не мог, то обещал, что Платону сего не забудет и час расплаты придет неминуемо…

Она вернулась в себя и рассмотрела насильника, стоящего на коленях и молящего ее простить.

Она лежала, укрытая одеялом до подбородка, и слушала безучастно.

– Прости!.. Я сам не знаю, как это… Я не могу без тебя… Люблю…

Он первый раз произнес это слово, а оттого полюбил ее сразу больше, будто распахнул грудь свою, показывая раненую душу.

– У тебя должно быть табельное оружие, – холодно констатировала Юлька.

– Есть, – подтвердил он, обрадовавшись, что она заговорила. – Пистолет «ТТ»…

– Застрелись.

– Что?

– И я тебя прощу…

Он как-то разом сник. Еще пару раз прошептал «прости», хотел было поцеловать ее в губы, но она отвернула лицо, и он чмокнул пустоту.

Несмотря на то что Юлька сейчас пережила, в ее душе все обстояло спокойно. Она точно знала, что более такое в ее жизни не повторится, чувствовала наверняка, а потому закрыла глаза и крепко заснула…

Этой ночью Платон домой не поехал. Вместо того чтобы выспаться, вернулся в здание, в котором работал, поднялся на шестой этаж в свой кабинет.

Антонов отпер сейф и вытащил стопку папок.

Ее была самая худая. На ней была надпись – «Дело Юлии Ильиничны Ларцевой». Он открыл первую страницу и немного почитал давно ему известное наизусть.

Отец – Мовчанов И.В., полковник радиолокационных войск, развелся с супругой Мовчановой Н.П., когда девочке исполнился один год. По неточным данным, мать не смогла простить интрижки на стороне элитного полковника, и, оказалось, была права, так как того впоследствии расстреляли за шпионаж. Вышла замуж; за зоолога Ларцева H.H., который удочерил двухлетнего ребенка.

Место рождения Юлии Ларцевой – г. Улан-Батор, Монголия, по месту прохождения службы расстрелянного полковника. Далее девушка проживала и училась в средней школе в г. Магадан. Высшее образование получила в Москве, окончив исторический факультет МГУ. Место работы ГДРЗ, музыкальный редактор.

Короткая характеристика: ветрена, замечена в связях с асоциальными элементами, вполне готова к разработке…

Антонов вспомнил, как получил от начальства выговор за то, что упустил момент вербовки. Тогда ее мать и приемный отец погибли в авиакатастрофе, пересчитывая поголовье в оленьих стадах… Душа девушки находилась в смятении, Юлька кидалась от одного мужского укрытия к другому… Видимо, она тогда уже ему нравилась… Он не воспользовался благоприятной ситуацией. И не завербовал, и не дал ей укрытия…

Он долго вглядывался в ее фотографию. На любительском глянце девушке было от силы лет восемнадцать… Ему в мае исполнится тридцать один.

Когда стало светать, он закрыл папку и вместе с другими делами запер в сейф.

Платон обмакнул перо в чернильницу и на чистом листе бумаги аккуратно вывел: «Ухожу из жизни, так как ненавижу социалистический строй, стремящийся сделать из человека…» Платон на этом месте надолго задумался…

Потом решил написать просто: «Ухожу из жизни, так как ненавижу социалистический строй». И точка.

Расписался, поставил дату и даже время…

Он прежде никогда не думал о смерти. И сейчас, держа в руке вороненый «ТТ», скользил мыслью о месте на теле, в которое лучше выстрелить.

Платон погасил свет, смотря сквозь набирающее силу утро. И утро смотрело на него сквозь…

Странно, он даже секунду не подумал о матери. Не вспоминал жизнь, даже фрагментарно… Он уже ни о чем не думал и ничего не вспоминал, находясь в каком-то странном, убаюканном состоянии. Глаза были наполовину прикрыты, а рука то поглаживала дулом пистолета висок, то старалась пролезть в рот, то в сердце метила…

Течение кровяных рек в венах и сосудах стало более медленным, как перед сном…

Он мог бы даже заснуть с пистолетом во рту, поскольку сознание от испуга свернулось в молекулу, оставив тело на автопилоте…

Пробили куранты на Спасской башне…

Сколько еще прошло времени, знает лишь безмятежное утро.

Вероятно, не минуты, а поболее часа, так как сознание, чуть успокоившись, вышло из подполья и решило задаться вопросом: «Может быть, не стоит?»

Именно в это мгновение палец нажал на курок. Пуля маленьким реактивным снарядом рванула из ствола, влетела в нос, затем, превратив его в лохмотья, пронзила череп в лобной доли мозга и, разделив голову надвое, ушла в потолок…

Его хоронили хоть и без военных почестей, но с должным для конторы уважением.

Начальник Платона майор Дронин обнаружил на рабочем столе листок, залитый кровью так щедро, что его можно было принять за чистый, хоть и кровью крашенный. Правда, с другой его стороны отчетливо виднелся контур рукописной строчки. Поднеся бумагу к зеркалу, Дронин без труда прочел предсмертную записку…