Array Коллектив авторов - Рюмка водки на столе (сборник)

С учетом наплывающей из-за горизонта жары хозяева дачи и гости были во всем легком, светлом, игривом. На Кате была короткая юбка, открывавшая стройную загорелость ног, на Ангелине – легчайшие летние штаны, облегавшие налитую плоть. Муж Эдик мог гордиться мощью и прочностью семейного тыла. Ангелина, вообще, предпочитала брюки, а юбок не любила. Хозяева дачи были экипированы небольшими разноцветными рюкзачками, из тех, которые обожают девочки-тинейджеры. В рюкзачке у Эдика нервно подрагивали три бутылки итальянского вина. У ног Ангелины дремала пузатая спортивная сумка, загруженная под завязку книгами. Ученая жена Эдика намеревалась добить в дачных условиях вторую главу диссертации. От мужа ожидалось моральное содействие.

В общем, на дачу ехали люди интеллигентные. Разговор в вагоне струился в основном вокруг неграмотности современных журналистов. Излагал Стас, работавший редактором, остальные слушали и соглашались. Стас говорил:

– …И главное ведь – ничего не читают! По-моему, даже того, что сами пишут. Вот, спорили при мне как-то, где Огненная Земля. Пришли к тому, что в Африке!

– Упал уровень, упал, – томно подтверждал Эдик, – особенно среди молодежи.

Когда-то они работали вместе в редакции и даже пытались воплотить пару идей. Но Эдику как-то все быстро наскучило. Темп, сроки, планерки, спешка. Он мог подчас мыслить оригинально, но был феноменально ленив.

В противоположных концах обширного участка высились два деревянных строения. В одном можно было узнать поглощенный декоративным виноградом летний садовый домик с крохотной верандой. Метрах в двадцати от него был сооружен навес, под которым за длинным столом можно было усадить футбольную команду. Правда, компании больше пяти человек тут собирались крайне редко. Ангелина была, в общем, гостеприимной хозяйкой, но Эдика большие сборища раздражали. С ними было хлопотно. Его супруга как-то тайком жаловалась Стасу, что у Эдика выявилась склонность тихо напиваться на даче в одиночку.

У калитки их встречала тринадцатилетняя дочь хозяев дачи Таня – рослая загорелая девица в сарафане. Ее плотная фигурка уже обнаруживала сходства с фигурой мамы.

Хозяин дачи рассеянно оглядел дочь:

– Танюха, привет. Все прибрала? Как договаривались? И под навесом тоже? А в углу?

Девочка ритмично кивала, ухмыляясь.

Участок был большой и не слишком ухоженный. Но в его густо заросших осотом и крапивой углах был какой-то особый уют и диковатая живописность. Эдик водил Стаса с Катей по периметру и объяснял, где он собирается поставить новый – уже бревенчатый дом и как перестроить кухню. Стас припоминал, что год назад планы у хозяина была точно такими же. Суетящаяся неподалеку Ангелина как-то очень церемонно пыталась шугануть со стола здоровенного серого кота:

– Мефодий, голубчик, идите-ка вон!

День стелился удачно. Под навесом пили сухое вино: за жен, за юную поросль, за новые мечты о новом доме из толстых бревен, за лето, набиравшее силу, за диссертацию о норвежской литературе (уже вторую), творимую Ангелиной. После пятого или шестого тоста приспела очередь фотоальбома о годичном проживании Ангелины и Эдика в Европах. То была особая песня.

Область научного интереса Ангелины, весьма далекая от насущных нужд родной страны, была замечена в Норвегии, которой, вероятно, льстило внимание начитанной жены Эдика. Ангелина была удостоена гранта – немалой суммы на неспешное изучение предмета в студенческом городке при университете Тронхейма. Грант подразумевал смету расходов нормального европейского исследователя. То есть предполагал деньги на хорошее питание, оплату комнаты в кампусе, разъезды, медикаменты и гигиенические средства, кабельное TV, приобретение литературы и даже содержание любимых домашних животных.

В общем, благодаря Ангелине в Норвегию выбралась вся семья. Норвежцы особенно против не были. Ради такого дела Эдик радостно бросил тусклое преподавание в одном непрестижном учебном заведении.

Теперь, комментируя за столом цветистые отпечатки прошлогодних лета и осени, он несколько раз отметил, что в принципе обошелся семье совсем недорого.

– А когда умотал в Грецию, – добавил томно, – то вообще – одна экономия.

Ангелина чуть обидчиво подтвердила: ну да, в Грецию Эдик путешествовал один, с двадцатью евро в кармане, причем и туда и обратно добирался автостопом. Гучины дивились и слегка натужно восхищались.

– Неужели прям останавливал на шоссе? – широко раскрывала глаза Катя.

Эдик блаженно жмурился.

– Ну а что ж. Запросто. Эх, время какое было. Замечательное…

В Греции он, оказывается, две недели жил вместе с постящимися паломниками в каком-то общежитии при православном храме, кормясь с общего стола только чипсами и хлопьями.

– Как же ты так продержался-то на сухомятке? – удивлялся Стас.

– На халяву и уксус сладкий, – философски отвечал Эдик.

Он как всегда напоминал добродушного сытого кота – того же Мефодия, изгнанного таки со стола. У него было круглое лицо – легко краснеющее и покрывающееся бисеринками пота. В таких случаях коротенькая челка липла ко лбу. Его манера говорить была забавна тем, что и в трезвом, и в нетрезвом состоянии он выговаривал слова как-то вязко и вяло. Поэтому никогда нельзя было сказать вполне уверенно – вполне ли Эдик трезв или не совсем. Но при этом общее впечатление, им оставляемое, было скорее приятным – вовсе не гадким. Стас легко мог представить, как норвежские, шведские, германские, австрийские и прочие водители тормозили и легко соглашались подбросить до ближайшего городка улыбчивого кругловатого туриста. Эдик к тому же хорошо говорил на двух языках, и вообще к языкам имел склонность. Сидя в университетском городке подле жены, он даже перевел для нее с английского пару занудных литературоведческих брошюр. Норвежский язык неблагодарный Эдик, впрочем, учить отказался. Но от скуки и в силу обилия свободного времени сносно по самоучителю выучил итальянский, который вроде бы один раз даже пригодился – когда они все вместе выбирались в Милан.

В итоге в европейскую жизнь он погрузился довольно глубоко. Настолько глубоко, что теперь никак не мог вынырнуть. Не мог теперь заставить себя заняться на родине каким-либо оплачиваемым занятием. Ленился продавать свой труд. Сытое житие в норвежском университетском кампусе расслабило Эдика – и без того не слишком энергичного.

Ангелина была этой тенденцией слегка встревожена. Муж не работал уже месяцев семь.

За столом об этом упомянули вскользь.

– Ты как сам-то вообще? – туманно спросил Стас, жуя хрусткую квашеную капусту.