Ульяна Соболева - Пусть меня осудят

Я никогда не увижу его глаза, я никогда не услышу его голос, и я никогда больше не почувствую его запах. Он ушел. Он всегда уходил, но возвращался ко мне, потому что любил. Пусть по-своему, но любил, и я знала об этом. Меня никогда и никто не будет любить так, как он. Да, я буду жить дальше, я буду растить Ванечку, я буду работать, я даже, может быть, когда-нибудь буду улыбаться. Но я уже никогда не буду счастливой, потому что мое счастье ушло вместе с ним. Назовите это депрессией, безумием, постстрессовым синдромом. Назовите как хотите.

Вначале я отчаянно хотела увидеть его, как это пишут в мистических книгах. Я надеялась, что он придет ко мне, и я буду ощущать его рядом. Но нет. Везде так пусто, так одиноко. Я никогда не забуду звук взрыва, который разорвал его на куски. Господи, почему я даже не успела поцеловать его? Почему он ушел вот так, не оставив мне возможности закрыть его глаза, попрощаться? Почему я все еще не верю, что его нет, и каждый раз вздрагиваю, когда звонит мой телефон? Каждый раз жду, что он войдет в мою квартиру или будет ждать меня в машине, под окнами, со своей вечной жевательной резинкой, растрепанный и такой молодой?

Очень молодой, таким он останется для меня навсегда! Я ни разу не сказала ему, как сильно люблю его. Ни разу. А теперь уже поздно, и я говорю с ним сейчас, иногда про себя, иногда шепотом в темноту. И неважно: день сейчас или ночь – для меня всегда темно. Там, у меня в душе, мрак, черная бездонная дыра, наполненная болью. Моей личной, понятной только мне одной, всеми осуждаемой, презираемой, извращенной болью. Я молча кричу, я грызу подушку по ночам и вою, как подстреленное животное, захлебываясь слезами: «Я люблю тебя, слышишь? Я люблю тебя!»

Когда-нибудь мне перестанет быть настолько больно? У боли ведь есть конец, как и у всего на этом свете? Мне казалось, что каждая минута без Руслана растянулась навечно. С того самого момента, когда я поняла, что он уже не вернется ко мне. Я отказалась идти на его похороны, потому что не хотела его хоронить. Я никогда, да, никогда не смирюсь с тем, что его больше нет. Я не хочу знать, что он там один, под холодной землей, он всегда ненавидел одиночество.

Я буду его ждать. Каждый день. До самой старости, я буду ждать. Ждать, когда я смогу уйти к нему.

Я держалась, как могла. Я заставляла себя жить. Ради Ванюши. Только ради него. Я не замечала, как постепенно превращаюсь в тень, в некое подобие человека, который забывает помыться, расчесаться и даже поесть. Наверное, подсознательно я все же убивала себя. Хоть и не отдавала себе отчета в этом. Пока не потеряла сознание у мамы на кухне. Она вызвала «скорую», и я пришла в себя здесь, в больнице. Наконец-то одна. Наконец-то могу плакать, и никто меня не услышит. Только слез уже не осталось. Глаза высохли, плакало сердце, но оно будет плакать всегда.

– Оксана Владимировна.

Я обернулась и увидела Андрея Васильевича, моего лечащего врача. Я поздоровалась, и он сдержанно мне улыбнулся, подвинул стул к моей кровати, бросил красноречивый взгляд на нетронутый завтрак.

– Мы получили результаты вашего обследования. Смотрите, я не нашел у вас никакого заболевания. Вы истощены, у вас понижен гемоглобин и давление. Впрочем, совершенно неудивительно в вашем положении. И это нормально, но меня пугает ваше психологическое состояние. И поэтому я решил, что вам нужно поговорить с нашим психологом. Ваша мама рассказала мне о том, что недавно вы потеряли любимого человека. Возможно беседа с…

– Я не хочу ни с кем беседовать. Если я здорова, выпишите меня, пожалуйста, у меня ребенок, я должна заботиться о нем.

Андрей Васильевич поправил очки указательным пальцем и снова посмотрел на меня. Добрые у него глаза, понимающие, только я устала от сочувствия. От сочувствия мамы, от уничтожающих взглядов соседок, которые шептались у меня за спиной. Я знала, что они никогда меня не поймут, особенно после того, как я развелась с Сергеем. Даже мама. Она поддерживала, как могла, но и она вряд ли понимала меня. Никто не понимал, только осуждали. Ведь так просто кого-то осудить, поставить клеймо. Я посмотрела на врача, он оживился, увидев, что я наконец-то его слушаю.

– Оксана Владимировна, мы обязательно вас выпишем, как можно быстрее. Но вы так же должны заботиться и о другом своем ребенке. Вы понимаете, что плод не сможет нормально развиваться, в вашем возрасте нужно принимать витамины, гулять. Если вы не начнете хорошо питаться, это навредит здоровью будущего малыша. А вы всем этим пренебрегаете.

Я медленно повернулась к врачу. Как же трудно я все воспринимала, каждое слово нужно тысячу раз прокрутить в голове, чтобы понять смысл.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

– Вашу беременность, которая, как ни странно, протекает довольно хорошо, учитывая возраст и сложившуюся ситуацию.

Я нервно облизала пересохшие губы.

– Вы что-то перепутали доктор, у меня стоит спираль. Вы видели чужие анализы. Я не беременна, я вам это точно говорю.

Врач усмехнулся, потом протянул мне маленькие снимки, черные квадратики, скорей всего, результаты ультразвука.

– Когда вы поступили в больницу, после анализа крови, в котором был обнаружен очень высокий рост гормона ХГЧ, мы сделали вам вагинальное УЗИ. Вы на семнадцатой неделе беременности. На семнадцатой, это четыре полных месяца.

Я на секунду перестала дышать, а потом мое сердце забилось с утроенной силой.

– На каком месяце?

– На пятом. Примерно шестнадцать недель беременности или семнадцать, плод соответствует таким размерам.

Я непроизвольно прижала руки к животу. Сердце билось очень быстро. Во рту пересохло.

– Вы помните, когда у вас была последняя менструация?

– Нет, – я все еще не верила в то, что говорил врач. Какая менструация, если последние месяцы я существовала в каком-то наркотическом сне? Двигалась и говорила словно по инерции. Месячных у меня все это время не было. Точно, не было, сто процентов, но кого это волновало тогда. Я даже забыла про них, поглощенная своим горем. Господи…как же я запуталась, это не может быть правдой.

– А как же спираль? – тихо спросила я.

– Спирали нет, видимо она выпала. Сместилась. Бывает от слишком… хм, неосторожных движениях при половом контакте. По крайней мере, на УЗИ ее не видно. Я вам говорю – вы беременны, и у вас будет девочка. Очень общительная особа, показала нам все части тела, – врач улыбнулся, а я упала на подушки и закрыла лицо руками.

– Здоровенькая девочка, развивается нормально, соответствует всем нормам роста и веса.

Я зарыдала громко, неожиданно. Наверное, доктор испугался, потому что сразу замолчал. А потом я услышала его голос как сквозь вату:

– Ну, вы не нервничайте так, выносите, а потом решите, как поступать, есть центры помощи мамам-одиночкам, есть центры психологической помощи. Поймите, аборт на вашем сроке уже очень поздно делать. Я, конечно, учитывая ваше состояние, попробую выбить для вас особое разрешение, но…