Тамара Кандала - Шассе-Круазе

– Вполне в его духе, – кивнула подруга. – Уверен в силе своего обаяния, может позволить себе продлить удовольствие от предвкушения авантюры. Он, кстати, вполне ничего себе для своих лет – очень изысканный любовник, с воображением. Я с ним спала пару лет назад. И друзьями сумели остаться. И спонсор он щедрый. Этакий аристократ – прелестный ебанат, в самом хорошем смысле.

У Томки был дар выражаться так сочно и образно, что ей никогда и никем не вменялось в вину употребление ненормативной лексики, абсолютным знатоком которой она являлась.

А как еще художнику выражать свои эмоции? В нормативной лексике и слов-то подходящих нет, приходилось ей порой объясняться. В Древнем Риме, например, сквернословие почиталось настолько, что было частью похоронного обряда. А на каком еще языке со смертью разговаривать? Только на табуированном. То же и в искусстве! Пуританство – это только для тех козлов, что уже доебывают наши последние маленькие мозги.

Лору это совершенно не шокировало. Наоборот, она сама хотела бы уметь так непринужденно выражать свои потрясения.

– Спала с Карлом? Ну ты даешь! И мне ни-ни, ни слова! Подруга называется.

– А ты никогда и не спрашивала, тебе тогда вообще ни до кого было – кроме Дэна, тебя никто и ничто не интересовало.

Это было абсолютной правдой. Зато теперь, когда страсти поулеглись и Лора познала «Инициацию № 1», она вообще не понимала, зачем он ей нужен, этот Дэнис. Так, привычка.

– Красивый мужчина – явление прикольное, но совершенно бессмысленное, – заключила Томки. Ей Дэн никогда не нравился.

– Карл меня уверяет, что «пропал» и что спасти его могу только я, в него влюбившись.

– Вот и влюбись. По крайней мере, дай ему шанс.

– Ну, в общем, я согласилась провести с ним ближайший weekend. Он меня чем-то безумно привлекает. У меня таких мужчин еще не было. В конторе его зовут «великим и ужасным», а мне он кажется трогательным и романтичным. Наверное, я просто дура, готовая, как последняя секретутка, влюбиться в своего босса.

– Говоря это, ты так светишься, что от тебя прикуривать можно. А он на самом деле замечательный. Not fake – real one [7]. В отличие от большинства. В нем фактура настоящая, особенно по сравнению со всей этой мелочью вокруг. И деньги ему не мешают, как многим.

– Ну, дык?! И чего ты сама с ним тогда не осталась? – немного ревниво спросила Лора.

– В меня, к сожалению, он влюблен не был – так, дружеский трах. Да и я не готова к серьезным отношениям.

– А я? Ты считаешь, я готова?

– Любая нормальная женщина в нашем возрасте готова. Просто я ненормальная.

Лора была практически готова поделиться с Томки своим опытом «Инициации № 1», что предполагало вытаскивание на свет божий Глаза. Но что-то ее удерживало. Лоре даже показалось, что удерживал ее от этого сам Глаз, каким-то образом поселившийся у нее в голове и контролирующий ее порывы.

Лора вдруг поняла, что даже Томки со всей ее неуемной фантазией и силой воображения могла усомниться в Лориной адекватности.

Так они сидели и болтали, наслаждаясь солнышком, тишиной и благодатью ранней осени. Над ними синело небо в облачных плевках.

Отвлек их какой-то странный звук, похожий на мышиный писк. Пока они прислушивались, он прекратился.

– Как поживает моя маленькая Барбара? – спросила Томки.

– Неважно. Похоже, все больше теряет голову. Теперь, прежде чем выбросить остатки вчерашнего салата, она тщательно крошит в него оставшуюся зелень.

– Вполне рационально, – задумчиво прокомментировала Томки. – Ничто не истинно само по себе, а только в силу окружающих обстоятельств.

– Но это еще не все. Она купила себе место на кладбище рядом с папиной могилой, посадила цветочки, поставила могильную плиту и даже выгравировала на ней дату своего рождения и тире, оставив место для даты смерти.

– Ну что ж, в наше время, когда все дорожает не по дням, очень даже предусмотрительно – вложение в настоящую недвижимость, – скаламбурила Томки.

– Но ладно, что она регулярно ходит сама к себе на могилу, хуже то, что она дико обижается, когда я отказываюсь составлять ей компанию. Ты плохая дочь, утверждает она, если не ходишь ко мне на могилу, пока я жива, ты тем более не придешь, когда я умру! Как тебе такая логика?!

Томки чуть не свалилась со скамейки от хохота.

– Это надо увековечить – может стать классикой, – с трудом выговорила она между приступами, держась за живот от смеха. – Никогда не слышала ничего прелестней, настоящий хеппенинг, ничего придумывать не надо – живехонькая мамаша упрекает дочь, что та на ее могилу не ходит… а-ха-ха-ха… – утирала она слезы. – А вообще-то ей просто одиноко после смерти мужа, хочет во что бы то ни стало привлечь твое внимание, – приобняла за плечи подругу Томки. – Посмотри, какую она мне классную жилетку связала, все уверены, что это Миссони.

– Да у меня этими миссонями все шкафы забиты. И у Отрыга целый гардероб, только он его носить отказывается, орет как бешеный и срывает с себя все.

В этот самый момент писк возобновился и перешел в захлебывающийся пронзительный крик, то ли птичий, то ли человечий. Они обе сорвались со скамейки и, чуть не раздавив запутавшуюся в ногах хромую утку, ринулись к кустам, из которых исходил звук.

Легко раздвинув негустые ветки боярышника, они обнаружили там нечто, абсолютно неожиданное в этом мирном парковом ландшафте, а именно, живого младенца. Он был одет в голубенький комбинезон, дрыгал одновременно всеми конечностями и орал во всю силу своих легких.

Томки, ни секунды не раздумывая, ловко подхватила малыша на руки и прижала к груди, поглаживая и угугукая. Ребенок сразу затих. Подруги уставились на него молча. В следующую минуту он уже улыбался. Лора неуверенно протянула руку и погладила его бархатистую щечку, дитя растянуло рот еще шире. И тут стало понятно, что с ним не все в порядке – на крохотном детском личике застыло странное выражение, и в следующее мгновение они, одновременно, поняли, что у них на руках ребенок с явно выраженным синдромом Дауна.

– Господи! – охнула Томки. – Это же один из наших!

– В каком смысле, – из «ваших»? – удивилась Лора.

– Потом… – отмахнулась Томки и поспешила с ребенком на руках из парка.

Барбара вязала, уютно устроившись в глубоком кожаном кресле, и всерьез выясняла отношения с котом по имени Отрыг. Тот, примостившись на пуфике рядом, не сводил круглых совиных глаз с ее неугомонных рук, виртуозно управляющихся со спицами, и время от времени тяжело вздыхал.

– Ну вот сколько раз тебя просить не орать под дверью в ванную комнату, когда я там закрываюсь! Ну не пользуюсь я твоим корытцем, я на свой горшок хожу, – всерьез объясняла Барбара своему любимцу.