Евгений Сухов - Таежная месть

– Знаешь, а может, ты сам пойдешь к нам в цирк со своими медведями? – неожиданно предложил Николай.

– Ты это серьезно? – удивленно посмотрел я на него.

– Вполне! Медведей ты понимаешь. Они тебя тоже слушаются. Я бы даже сказал, что в общении с дикими животными у тебя какой-то природный талант! Ты их просто завораживаешь! Даже не знаю, что ты с ними делаешь, что ты им наговариваешь, но они просто глаз с тебя не сводят, когда ты рядом. Так ты согласен?

Подобного предложения слышать мне еще не доводилось. Я внимательно посмотрел на приятеля (может, что-то не так), но говорил он серьезно, безо всякой иронии, вроде бы не шутил.

– Как-то неожиданно.

– Хорошие перемены к лучшему всегда происходят неожиданно. Поделись со мной, а как ты влияешь на своих медведей?

– Не знаю, это, наверное, природа, все-таки я из потомственных медвежатников, – подбросил я небольшую сухую ветку в огонь. Костер благодарно принял угощение – затрещал, задымился, раздвигая багровым светом темное пространство. Теперь лес не выглядел зловещим, скорее всего, он казался немножко таинственным, где за каждой корягой мог прятаться леший, а под каждой болотистой кочкой – водяной. Тайга все более наполнялась тревожными ночными звуками – ахнул где-то за сторожкой филин, а ему басовито заухал другой. Где-то в стороне послышался вой быка. Это вполне могла быть скотина, отбившаяся от стада, но точно так же, проявляя чудеса голосовой имитации, мог прокричать медведь. Тайга хранила немало заповедных тайн. – А еще просто надо любить медведей, вот и все!

– Хороший ответ. Может, мне все-таки удастся тебя уговорить, – припустил Николай в голос просящие интонации.

– Нет. В цирк я точно не пойду.

– Ну что с тобой будешь делать. А медвежат отдашь? Пройдет год, медвежата заматереют, тогда им прямая дорога в зоопарк.

Неожиданно где-то за избушкой раздался неясный шум: кто-то большой и могучий пробирался через чащу. Еще через несколько секунд шум усилился, подхваченный ветром, стал все более отчетливым и ясным, пока, наконец, не рассыпался на треск сучьев, выстрелы поломанных ветвей и топот. На поляну упал сухостой, и через мгновение мы увидели выскочившего на вырубку огромного лося, подпиравшего широкими рогами круглолицую луну. Только крайние обстоятельства могли выгнать его к людям, да еще на огонь.

Мы во все глаза смотрели на красивое животное, осознавая редкость явления. Сохатый, гордо подняв голову, неторопливо шагнул прямо из дремучей темноты к нам, заслоняя своим крупным телом половину тайги. А потом в два больших прыжка пересек вырубку и, сбежав к ручью, оросил наши изумленные лица холодными брызгами, вылетевшими из-под его быстрых копыт. Устремившись по просеке, мгновенно скрылся в черной, наполненной звуками тайге.

Следом, на том же самом месте, где только что стоял сохатый, возник крупный медведь. Совершенно не опасаясь нашего присутствия, как если бы признал в людях своих давних знакомцев, он вышел на середину поляны и, не торопясь, зашагал в обратную сторону. Бежать далее за сохатым он отчего-то передумал.

Щепка, которую я поднял для того, чтобы прикурить, добралась до самых пальцев, и я почувствовал, как красный огонек зло покусывал кожу. Отбросив ее в сторону, я спросил у пораженного Николая:

– Видал?

Тот понемногу приходил в себя, лицо пообмякло, на губах застыла неловкая улыбка. Одно дело общаться с медведем в цирке, когда у него завязана пасть и вырваны клыки, и совсем иное – смотреть на хозяина тайги с расстояния в несколько метров, прекрасно осознавая, что, если он захочет напасть, нет ни единого шанса, чтобы противостоять этому гиганту.

– А то! Чудеса, да и только!

– Такого в цирке не увидишь. Вот это и есть настоящий медведь! Как говорится, почувствуй разницу… Хорошо, я отдам тебе медвежат.

– Ну, спасибо, ну, уважил! – расчувствовался Николай.

– Только у меня к тебе будет одно условие.

– Какое? – насторожился приятель.

– Не поднимай на них плетку, они этого не забудут и не простят. Это ведь медведи! Тебе даже, может, покажется, что они позабыли про свою обиду, но медведи напомнят тебе о ней в тот самый момент, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

– Я понял… Обещаю.

– Пойдем спать. Завтра непростой день, нужно будет подготовить медвежат к переезду. Надеюсь, у тебя все для этого готово.

Николай широко заулыбался:

– Знаешь, а я как чувствовал, что ты мне не откажешь. Приехал даже на специально оборудованной машине. Так что не беспокойся, им будет неплохо во время переезда.

Уже проходя в избу, я остановился у вольера и невольно задержал взгляд на Антошке, облизывающем черную морду Машки. Расставаться с ними будет тяжело.

– Пойдем в дом, уже похолодало, здесь ведь тайга. А как ты их повезешь? Не станешь ведь уговаривать загрузиться.

– Не стану, – хмыкнув, подтвердил Николай. – Да ты не переживай, у нас все отработано. Отключим их на пару часов, а потом занесем в машину, они даже не успеют что-то сообразить. Просто будут лежать с открытыми глазами и в небо смотреть. Для такого случая у нас и ружьишко специальное приготовлено.

– Хорошо, поступай как знаешь.

– Так, значит, завтра утром?

– Договорились.

– А теперь давай по стопке водки… Иначе не усну, все об этом шальном медведе думаю.

Целую ночь мне не спалось. То, что рано или поздно должно было произойти, отчего-то виделось мне предательством по отношению к животным, ведь медвежата успели ко мне не на шутку привязаться. Однако я так же отчетливо понимал, что другого выхода просто не существует. Даже медведица отталкивает от себя подросшего и вошедшего в силу пестуна, понимая, что он становится реальной угрозой вновь народившемуся потомству, а что говорить обо мне, обыкновенном человеке, не имевшем ни материнского влияния, ни той силы, что может защитить медвежат.

Медвежата растут быстро, не успеваешь оглянуться, как мохнатый комочек превращается в могучего, не знающего жалости зверя, и на прежнего воспитателя они будут взирать лишь как на гастрономический деликатес. Так что рано или поздно их пришлось бы отдать, так почему бы это не сделать в наиболее благоприятное время.

Проворочавшись всю ночь, я даже не заметил, как наступило утро. Медвежата спали, сгрудившись в мохнатый ком под навесом. Бодрствовал лишь Антошка, неторопливо и по-хозяйски расхаживая по вольеру. Заметив меня, приблизился, стал ластиться, выпрашивать сахар. Мне даже показалось, что его короткий хвост слегка зашевелился в проявлении радости, как это бывает у собак при встрече с хозяином.

Потрепав его за холку и скормив весь запас сахара, что у меня был при себе, произнес:

– Скоро нам расставаться, Антошка, уверен, что так тебе будет лучше. Хотя… извини! По-другому не могу.