Даниил Любимов - Экипаж

Петрицкий отвернулся, снова затянулся и демонстративно выпустил в воздух столб дыма.

– Какие еще правила? Он о чем вообще? – раздраженно бросил он помощнику.

– Давай проходи, – обратился помощник к Андрею и толкнул его.

Андрей побледнел. Он всегда бледнел, когда другие краснели – такая особенность нервной системы. Обычно его трудно было вывести из себя, но сейчас этот хам оскорблял Вику, оскорблял пассажиров в салоне, его самого – оскорблял весь экипаж своим развязным поведением. Андрей никогда никого не унижал, считал недостойным, но и себя унижать не позволял. Он резко отшвырнул помощника Петрицкого в сторону. Чиновник вскочил на ноги и схватил его за грудки. Белоснежный накрахмаленный воротничок смялся и затрещал.

– Ты что, оборзел, сопляк? – хмельным взглядом глядя на Андрея, занес над ним жирный кулак Петрицкий.

Андрей в мгновение вывернувшись из рук помощника и повторил, глядя прямо в глаза Петрицкому:

– Вы нарушаете правила!

Петрицкий изо всех сил ударил его кулаком в нос. Брызнула кровь. Андрей упал…

Самолет уже сворачивал на взлет, когда в кабину буквально влетела Вика и с расширившимися глазами закричала:

– Леонид Саввич, там ЧП!

Из-за плеча Вики выглянул Андрей и потянул ее из кабины. Зинченко бросил взгляд на пол. На нем виднелись пятна крови – это капало из носа Андрея, тот зажимал его рукой.

– Все в порядке, – сказал он.

Алексей Гущин, вмиг все поняв и оценив, встал со своего кресла.

– Стажер Гущин, оставаться на месте! – приказал Зинченко. – По инструкции пилот не может покидать кабину.

– А если это провокация захвата самолета? – из-за плеча спросил Алексей.

– Я запрещаю! Стажер! – повысил голос Зинченко.

Гущин как будто не услышал. Он проследовал в салон бизнес-класса и подошел к Петрицкому и его помощнику. Те листали документы и переговаривались о чем-то своем как ни в чем не бывало.

– Мужики, по-человечески прошу, не надо, – обратился он к обоим.

– Вы кто? – спросил Петрицкий, оторвавшись от бумаг.

– Второй пилот.

– Вы извозчик, – прокомментировал Петрицкий. – Идите и везите. Просит он…

Гущин секунду подумал, потом взял дымящуюся сигарету из рук Петрицкого и загасил ее в рюмке коньяка. Помощник тут же вскочил, толкнул Гущина и попытался его ударить. Гущин увернулся и нанес свой удар, от которого помощник растянулся в проходе. Петрицкий поднялся и схватил Гущина за китель. Алексей решил не останавливаться на достигнутом и врезал еще и Петрицкому по физиономии.

Драка была тесной, уродливой. Пассажиры и не думали в нее вмешиваться. Многие достали мобильные телефоны и увлеченно снимали происходящее на камеру…

Петрицкий схватился за лицо и стал громко материться. Его помощник вскочил на ноги и бросился на помощь. Но Петрицкий, не открывая лица, лишь молча ткнул пальцем в Алексея. Его прислужник стал надвигаться на Гущина, Алексей вскинул ногу и коротко выбросил ее вперед. Помощник издал гортанный звук и снова рухнул…

Зинченко услышал крики в салоне и включил монитор на панели управления. На мониторе появилось изображение бизнес-класса и драки. Леонид Саввич скрипнул зубами и проговорил в микрофон:

– Говорит борт номер 359. Чрезвычайная ситуация на борту. Возвращаюсь к терминалу.

…Побитого Петрицкого и его помощника выводила из самолета полиция. Петрицкий что-то кричал в сторону кабины. Гущин с разбитым лицом и разодранной в клочья форме стоял перед Зинченко.

– Сюда с эскортом… Отсюда с эскортом… Лафа у них, да? – прокомментировал он, ища поддержки у командира.

Тот смотрел на него сурово.

– Стажер Гущин! У вас есть инструкция – доставить пассажиров из точки А в точку Б. А кулаками махать надо в другом месте.

– А какого хрена вы вообще его ждали, этого мигалочника? – зло спросил Алексей.

– Я приказывал не покидать кабину! Вы слышали или нет? У нас и так задержка! Да уйдите вы со своим кофе! – прикрикнул он на вошедшую с подносом Вику.

– Мне вот интересно… Если бы он не был оттуда, – покрутил Гущин пальцем вверх, – вы бы рейс задержали? И тоже коньячку ему налили бы по первому требованию?

Зинченко побагровел. Это была откровенная дерзость. Леонид Саввич не переносил, когда ему дерзили.

– Ты соображаешь, что ты несешь? – спросил он.

– А вы соображаете, что делаете? – не смутился Алексей.

Зинченко не выдержал. Он чувствовал, что не в силах больше выносить этого мальчишку, перед которым – он чувствовал – пасовал.

– Так! Все! Выгнать вас… к чертовой матери! – вскричал он.

– А выгоняйте! – с запалом ответил Гущин.

– Что??? – еще сохранял хорошую мину Зинченко.

– Выгоняйте! – со злобой повторил Алексей и круто вышел из кабины.

Он не пошел в диспетчерскую, не сдал документы после рейса – ему было наплевать. Он шел домой к отцу и думал, что и там тоже не встретит понимания. Однако сразу он туда не поехал: до ночи бродил бесцельно по улицам. Поделиться пережитым ему было не с кем. У Алексея даже мелькнула мысль направиться к Саше, но, вспомнив их последнюю встречу, ее холодные, непонимающие и не принимающие глаза, решил, что это не лучшая идея. Так и прошатался, пока совсем не устали ноги.

Алексей не ошибся в своих прогнозах и на этот раз. Едва войдя в комнату и увидев печатающего на машинке отца, он с порога сообщил:

– В общем, я уволился.

– Так я и знал, – не отрывая головы от клавиш, произнес отец, как показалось Алексею, с каким-то удовлетворением.

– Не получается у меня как у людей, – вздохнув, попытался объяснить Алексей. – Это нельзя, то нельзя. Ему все можно, с мигалкой.

– А ты что думал? Среди людей живешь – надо иногда потерпеть и уступить, – высказался отец.

– Ты как будто уступал! – воскликнул Алексей.

Слова отца сейчас показались ему вопиющим лукавством. Как может он учить его тому, чего никогда не делал сам??

Отец круто развернулся к нему и тоже запальчиво произнес:

– Вот потому и хлебаю! Эх, без толку с тобой разговаривать! Только рушить умеете, а строить – ни хрена. Авиапромышленность – к черту, летаем на чужих самолетах, своего не производим. Страну разворовали.

– Пап, ты чего? Какую страну я разворовал? – опешив, спросил Алексей.

Отец, видимо, был расстроен чем-то другим, еще до его прихода. А известие, полученное от сына, окончательно его доконало. И он даже не стал разбираться, кто прав кто виноват, автоматически решив, что, конечно, же сын!

Разбушевавшийся отец в сердцах несколько раз махнул на него рукой. Алексей чуть помялся, но все же сказал – то, что уже давно было у него на душе, но произнести вслух не было причины:

– Пап, прости, если расстроил. Я ведь только на тебя всегда смотрел. Я и в летчики-то пошел, потому что… Всегда хотел как ты, понимаешь? Но когда тебя за границу звали, ты же здесь остался! И я вот тогда прямо осознал, что ты… ну не знаю… настоящий патриот, что ли!