Марина Алиева - Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья

– Ну, что ж, – с печалью в голосе резюмировал Кошон. – С христианским милосердием нам следует попробовать воззвать к заблудшей душе ещё раз. Предлагаю сделать это в святом месте, в аббатстве Сент-Уэн в присутствии проповедника и с помощью святой молитвы. Но более всего уповаю я на то, что демоны, владеющие этой девушкой, смирятся перед святым духом осеняющим непорочную чистоту его величества! В этот раз мы рискнём и, почтительно попросим нашего короля благословить своим присутствием очередное заседание. Разумеется, все меры предосторожности будут приняты.

С этими словами Кошон повернулся в сторону кардинала Винчестерского, которого специально сегодня пригласил, как раз для этого эпизода своей «постановки», и тот милостиво кивнул.

Просияв лицом, епископ перекрестился.

Поздним вечером, в сопровождении всего одного слуги, которому велено было следить за стражниками, чтобы не подслушали, Кошон пришёл к Жанне.

Девушка уже спала, но громкие голоса и звук отодвигаемого засова выдернули её из сна. С трудом подобрав под себя ноги, она села на грязном тюфяке и привалилась к стене камеры. Процесс совершенно измотал её, и епископ отметил про себя, что держится Жанна из последних сил. «Это хорошо», – подумал он, мысленно радуясь, что момент, действительно, выбран удачно.

Слуга затащил в камеру табурет, собственным рукавом обтёр его и подставил Кошону. Тот сел.

– Итак, – сказал он, когда в камере никого не осталось, – я пришёл к тебе, дитя, чтобы кое-что разъяснить и от многих неприятностей предостеречь.

Сделал паузу, ожидая, что Жанна ответит, но девушка молчала, утомлённо глядя в пол.

Тогда он продолжил, стараясь, чтобы голос звучал, как можно ласковее.

– Завтра тебе снова предложат признать правомочными те обвинения, которые зачитали сегодня. И это будет уже не закрытое заседание, потому что проходить оно будет в присутствии проповедника и… палача.

Тут, наконец, девушка вздрогнула и подняла на епископа глаза.

– Да, да, – сочувственно закивал он, – мы будем вынуждены применить к тебе пытку, если даже после проповеди ты станешь упрямиться и упорствовать в своей ереси. Но всего этого легко можно избежать всего одним росчерком пера и искренним покаянием.

– Я не боюсь пытки, – тихо выговорила Жанна.

– Разумеется, не боишься, – кивнул Кошон, словно только такого ответа и ждал. – Демоны, которые говорят с тобой, наверняка внушают, что и пытка вреда не принесёт. Но я пришёл сюда не затем, чтобы запугивать. И, по правде сказать, не думаю, что нам следует продолжать разговор в таком же духе… Давай оставим в покое и демонов, и святых, и поговорим, как миряне, волею судьбы оказавшиеся в смуте дел земных. А дела эти есть политика. И Господь к политике имеет отношения так же мало, как любой из нас к делам небесным.

Кошон перекрестился, не обращая внимания на гнев и недоумение на лице Жанны и продолжил, не заботясь более о ласковости голоса.

– Ты умная девушка и наверняка знаешь, что пытать и казнить тебя никто здесь не посмеет. Но это ТЕБЯ. А Деву, якобы из пророчества, которая немало крови попортила английскому парламенту и регенту Франции, отправить на костёр необходимо! Упорствуя в ереси, ты вынудишь нас прибегнуть к пытке, но та несчастная, которую замучают, а потом, обязательно, отправят на костёр вместо тебя, может оказаться не такой стойкой. И Бог знает, что она выдаст на пыточном столе.

– Я не понимаю… – прошептала Жанна, изумляясь всё больше и больше. – О чём вы говорите?

Кошон радостно улыбнулся.

О-о!!! Он так долго ждал этого момента! И всё получается в точности так, как и рисовало ему воображение! Поэтому не стоит, наверное, утруждать себя разыгрыванием удивления, или чего-то ещё, что скроет рвущееся наружу ликование. Здесь и сейчас он может, наконец, дать себе волю!

– Я говорю, что пыточные подвалы темны. А вы с ТОЙ девушкой так похожи… Видимо, из-за долгого пребывания вместе. О да, пославшие вас были умны и дальновидны приставив к Деве настоящую крестьянку, но разве ты, почти святая в своей вере, сможешь спокойно жить потом, когда девушку, так доверчиво идущую с тобой бок о бок, отправят на костёр?!

– Я не понимаю! – выкрикнула Жанна, чувствуя поднимающийся в ней ужас. – О чём вы говорите?! О КОМ?!

– О той, другой! – зловеще прошептал Кошон. – Разве тебе не рассказывали об обычае брать во дворцы детей незнатного происхождения, чтобы пороть ИХ, когда королевские дети того заслуживали? Нет? Тогда я восполню пробел в твоём образовании и скажу так, как всё это мне видится – легко быть стойкой и убеждённой, когда знаешь, что тебя защищает королевская кровь! Но ты так долго выдавала себя за Божью посланницу, так долго твердила о заповедях и взывала к христианскому милосердию, что должна была бы и сама проникнуться всем этим! Как же можешь ты так упрямиться и хладнокровно губить невинную душу? Ты же не могла не заметить, что обвинение составлено мягко, и подпиши ты его сегодня, приговор тоже не был бы суров. Пожизненное заключение «на хлебе и воде» уже завтра обернулось бы несколькими месяцами, во время которых дипломаты обговорили бы все условия твоего обмена на Толбота! И та другая, о которой скорбит моя душа, осталась бы жива…

Внезапно Жанна громко закричала, обхватила голову руками и повалилась лицом на тюфяк. «Догадалась? – спросил сам себя Кошон, безучастно наблюдая, как она стонет и корчится, словно от боли. – Почему бы и нет, она ведь не глупа. Но мне тут неопределённость не нужна, поэтому…»

Он привстал, подобрал сутану и нагнулся над девушкой. Пришла пора снова стать лицемерным во всём.

– Что с тобой, дитя? – изобразил он участие. – Неужели христианское милосердие проснулось, наконец, в твоём сердце?

Жанна подняла на него лицо. Оно было мокрым и красным, и рыдания выталкивались из неё нервными толчками, как икота.

– Я не могу быть… нет… мне бы сказали… зачем им?!

Кошон с притворным испугом прикрыл рот рукой.

– О Боже, ты ничего не знала!!!

Засуетился, приподнял Жанну, посадил, привалив к стене, потом кликнул слугу и велел принести воды. Ему было нужно, чтобы девушка успокоилась. Тогда её можно будет добить окончательно. Она и так уже безвольна и послушна, но не всё ещё сказано. А любая недосказанность может породить сомнения, колебания и новое упрямство, бороться с которым времени уже нет.

– Как же так! Как же так! – шептал он, расхаживая по камере, пока Жанна давилась короткими глотками и рвущимися наружу рыданиями. – Об этом знает столько людей!.. Я был уверен, что и тебе сказали… Нельзя же, в самом деле, бросать на чужой произвол девушку, которой всем обязан, не пытаться её выкупить и столько месяцев оставлять в плену, ничего при этом не объяснив! Мы все тут были уверены… Весь этот процесс затеян по договорённости! Уж, если ты так неосторожно попала в плен, надо было создать, хотя бы видимость того, что с тобой поступают, как должно. Не объяснять же, в самом деле, всем горожанам и солдатам, что у бывшей королевы Франции, что ни ребёнок, то бастард!.. Пока мы тут занимались допросами, дипломаты договаривались и договаривались… Хотя…