Марина Алиева - Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья

Де Ре вообще вдруг показалось, что говорит она не с ним, а с кем-то внутри себя – слабым и ей совсем не нужным, мешающим, но кого ещё можно было, если и не заставить исчезнуть, то, хотя бы, переубедить.

– Все желают мирной жизни. И все воюют, чтобы её достичь… – говорила девушка. – Не знаю, почему переговоры считаются бесчестьем, а уничтожение целой армии, состоящей из живых людей, покрывает их уничтожителя вечной славой, но очень хочу думать, что Божий замысел в отношении Жанны, как раз в том и состоит, чтобы показать истинный смысл и величия, и позора. Да и понять, наконец, что действительно ценно…

Девушка легко вздохнула и теперь уже обратилась к барону.

– Вы думаете, что родители Жанны могли быть людьми королевской крови? Не отвечайте, если не можете, но подумайте и признайтесь честно сами себе – так ли уж это важно для неё? Да и для вас тоже, если, конечно, вы хотите остановить эту войну? Помогите Жанне короновать дофина и предоставьте самой решать, что делать дальше. Всё получится хорошо и правильно, если не вмешиваться в ход вещей с ненужными знаниями… Но, если вы, на самом деле, хотите большего, как говорили… – она запнулась. – Не хочу в это верить… но, если так, то знайте – вы погубите Жанну и ничего больше не добьётесь. Ей от своего пути отступать нельзя.

* * *

В шатре дофина заканчивали обед молодые рыцари из числа тех, кого Шарль пригласил разделить с ним трапезу, а затем, когда Жанна и люди возраста более почтенного ушли, задержал для свободной дружеской болтовни. Из-за синего тяжелого полога то и дело доносились то взрывы хохота, то мелодичные звуки новой баллады, сочинённой придворным менестрелем. Эта баллада, немного фривольная, но с положенной долей почтительности, была посвящена лебедю – королевской эмблеме Монмута – чьё изображение, вышитое на тканной панели, герцог Алансонский обнаружил в том самом зале, где был подписан когда-то позорный для дофина договор. Теперь, неприкосновенная ткань служила скатертью для стола Шарля, а серебристая птица со свисающей с её шеи цепью и слегка распахнутыми крыльями, словно пыталась выбраться из-под тяжелых блюд и кубков, страдая и оправдывая слова, посвящённой ей язвительной баллады.

Ла Тремуй, прогуливался возле шатра в ожидании, когда гости разойдутся. Он внимательно слушал, досадуя на слишком резкий, по его мнению, голос менестреля. Но, тем не менее, смог разобрать слова Алансона о том, что дофин проявил больше милосердия и благородства, чем когда-то Монмут, унизивший своей трапезой пленных рыцарей. «Ты, Шарль, предпочёл унизить всего лишь эмблему». И ответ хохотнувшего Ла Ира о том, что у них и пленных-то нет…

«Интересно, – подумал министр, – как наш король унизит всех этих спесивцев, когда я представлю ему свои умозаключения?»…

Он мог бы войти в шатёр, если бы хотел, но решил остаться всего лишь рядом. Тут лучше думалось…

Под ногами чавкнуло и Ла Тремуй брезгливо выдернул ногу из лошадиного помёта. Он уже отвык от походной жизни и, наверное, был бы не очень доволен необходимостью проводить большую часть дня в седле, не появись у него, в качестве компенсации, возможность наблюдать, как развиваются события именно в военной среде.

До сих пор армия была и оставалась самым преданным союзником Жанны, в основном, благодаря ненавидящим министра Ришемону, Бурбону, Бастарду со всеми его капитанами, и прочим псам помельче, которых так старательно вскармливала герцогиня Анжуйская. Но до сих пор, и среди остальных придворных, и среди духовенства, те, кто не слишком верил в явленное чудо, все же говорили полупочтительно, полу-опасливо: «Наша Дева». А теперь, что в письмах, что в разговорах, всё чаще стало мелькать: «Эта девушка…».

«Эта девушка прибрала к своим рукам слишком много власти», – сокрушались в приватных беседах прибывшие епископы, которым надлежало стать пэрами от Церкви на коронации. «Теперь только от неё ждут истинного слова Божьего. Но победы победами, а грех гордыни неизбежно ведёт к ереси… Что вы говорите? Думаете она в него не впадёт? О, не будьте наивны! Эта девушка всего лишь человек. К тому же, низкого происхождения…».

Слушая подобное, Ла Тремуй сразу напускал на себя вид смиренно скорбящего. А в последние дни скорбь вообще не сходила с его лица. Дофин даже попенял ему, дескать, в период таких успехов следует смотреть веселее. На что Ла Тремуй только слабо улыбнулся. Он готовил почву и боялся лишь одного – не перехитрить бы самого себя и не пропустить момент, когда удобнее всего будет дёрнуть за все верёвки, чтобы оглушить Шарля разоблачением!

А момент был уже близок…

Ла Тремуй провёл ладонью по запотевшей шее и улыбнулся. Эта Катрин оказалась весьма умелой. Ей всего-то и было сказано – осторожно внушать всем, что Дева изыскивает средства на содержание армии. «… К примеру, может же она попросить отдать ей – Спасительнице – всё ценное, что осталось… Разве кто-то посмеет отказать? А выполненная один раз просьба легко превращается в приказ… при умелом подходе». Это неопределённое замечание министр ненароком обронил в разговоре с де Вийо, но тот явно понял…

Трудно сказать, кто из них – сам ли он, или мадам Катрин – выдумали эту неведомую святую в золотых одеждах? Во всяком случае, вещая о ней на каждом углу, мадам пророчица была очень убедительна. Многие верили. И Ла Тремуй, с тайным удовлетворением уже не раз замечал на лицах в толпе то, особое удивление, которое обычно предшествует разочарованию.

Одно плохо – эта кликуша, при всём своём двурушничестве, всё же считала себя вполне набожной и сильно струхнула, когда в Труа этот блаженный монах, отец Ричард, завопил о святости Жанны. Так струхнула, что едва не сбежала в какой-то монастырь, где, по словам де Вийо, собиралась замаливать свой грех. Ла Тремуй тогда запретил. Однако, внимательно послушав монаха, чуть было запрет не снял, и передумал только потому, что два всегда лучше, чем один.

Он до сих пор ломал голову, кто мог подослать этого отца Ричарда – англичане или герцог Бургундский? Но, кто бы ни был, он здорово помог.

О том, что монах был искренен сам по себе и речи идти не могло! Только злейший враг пожелал бы Жанне такую славу, которую он ей создавал, работая куда тоньше мадам Катрин! Божья помазанница! Без пяти минут, та самая ересь, которую так ждут епископы-пэры! И, в то же время, какая подсказка поверенным герцогини Анжуйской, кто недоволен трусоватостью дофина! А за руку не поймаешь – святой отец восхваляет Деву Франции, и это особенно ценно, потому что сам-то он англичанин!..

«О, Господи, благослови того, кто научил этого монаха, кем бы этот человек ни был!».

Ла Тремуй снова покосился на темно-синий полог, из-за которого полетел очередной взрыв хохота. Может, всё-таки войти? Но, нет. Ему был нужен сын мадам Иоланды Шарло, и нужен, вроде бы, случайно, а там, в шатре, во всеобщей сутолоке, когда начнут расходиться, ничего случайного уже не получится.