Марина Алиева - Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга третья

И только Жанна, по-прежнему не находила себе места.

Её жгло стыдом это первое поражение, которым она посчитала стояние у Монтепилуа. Но ещё горше было одиночество. Король запретил Деве оставаться при войске, дав понять, что сейчас это уже неприлично. Однако, капитанов, преданных ей, обязал лагеря не покидать. Так что, изо всей толпы, окружавшей её когда-то, при Жанне осталась только небольшая свита из герольдов, знаменосца, оруженосца Жана д'Олон, пажа Раймона и духовника отца Паскераля. Казначей Машелин остался в Крепи вместе с Клод, тоже сославшись на недомогание, а Пьер и Жан Арки находились в лагере за городской стеной.

Герольда Амблевиля Жанна отправила проведать Клод, и впервые за последние дни улыбнулась, когда возвратившийся юноша рассказал, что «паршивец Луи почти здоров, рвётся к Деве, и готов всех вокруг перебить, чтобы не удерживали».

Жанна как раз требовала от Амблевилля подробностей – как «Луи» выглядит и что «просил» передать ей на словах – когда Жан д'Олон объявил о приходе герцога Алансонского. Все, находившиеся в комнате тут же встали и с поклонами вышли, а сама Жанна поднялась, краснея и без конца одёргивая камзол, который, как ей показалось, стал вдруг нелепо топорщиться.

– Я думала, все меня забыли, – пробормотала она. И тут же простодушно добавила: – Но рада, что пришли именно вы.

Герцог без улыбки поклонился.

– Только скажи, и здесь будут все, кто помнит Орлеан и взятие Турели. И кому сегодняшний позор не даёт спать спокойно. Все они ждут не дождутся, когда ты снова поднимешь свои меч и знамя.

Жанна покачала головой.

– Это будет означать, что я пошла против своего короля. Но я не могу так…

Алансон молча посмотрел на неё. Потом обошёл комнату, осторожно и зорко, словно зверь, приглядываясь к тёмным углам.

– Нас никто не услышит?.. Эта дверь куда ведёт?

– В мою спальню.

– Какая-нибудь служанка там не сидит?

– Нет.

– А д'Олон всегда остаётся у двери, когда выходит?

– Не знаю. Я не просила его об этом.

Герцог выглянул за дверь, и Жанна услышала, как он что-то тихо кому-то сказал. Потом вернулся, сел на низкий стульчик, на котором недавно сидел Амблевилль, и потёр лоб ладонью.

– Я только что от короля… Несколько часов был вынужден слушать, как Ла Тремуй выторговывал у Филиппа ничего не значащие уступки… И это вместо того, чтобы всем нам быть сейчас в Париже и самим ставить свои условия!

Крепкие пальцы, трущие лоб, сжались в кулак, которым герцог с силой ударил себя по колену.

– Любой, кто в состоянии здраво мыслить, давно уже понял, что следовало сразу тебя послушать и идти на Париж безо всех этих фальшивых переговоров! Но наш король только улыбается!.. Я мог понять его нерешительность до коронации – тогда этому имелось, хоть какое-то объяснение. А сейчас отказываюсь что-либо понимать! Действия Ла Тремуя преступны – он соглашается на всё, что бы Филипп ни предложил! А Шарль только смотрит ему в рот и улыбается, улыбается, улыбается… Он любезен, как сват, сбывающий престарелую девицу, и покладист, как сама эта девица! Здесь, при дворе, все его превозносят – как же, его величество король-миротворец, ведь Шарлю намекнули, что англичане, не сегодня, завтра тоже заговорят о мире! Но я-то не слепой и не глухой, и вижу, и слышу по обе стороны городской стены! А там, в лагере, слово «миротворец» произносят совсем не так, как нравится нашему королю…

Жанна вскинула глаза и сделала предостерегающий жест, словно призывала герцога не забываться. Но Алансон и сам замолчал.

– Ты не думай плохого… – процедил он после паузы. – Я многим обязан Шарлю и всё ещё ему предан. Но не желаю быть преданным Ла Тремую, как и не хочу быть преданным им…

От тяжелого вздоха пламя в светильнике покачнулось. По стенам, словно подгоняя разговор, заплясали густые тени. И герцог решился. Он встал и подошел к Жанне так близко, как только смог себе позволить.

– Мы должны пойти на Париж сами… Нет, Жанна, не перебивай! Мне стоило большого труда решиться на это… Но вспомни, как под Орлеаном ты дважды ослушалась Бастарда и победила! Теперь мы вместе… ты и я… А ещё… помнишь, «Кто любит меня, за мной!»… Белое знамя, меч Мартелла и Божья воля… За нами пойдут. Де Гокур, Вандом, граф Клермонский, оба маршала – де Ре и да Ла Бросс, Сен-Север… У нас хватит и артиллерии, и солдат… Пусть это не всё войско, но достаточно для того, чтобы, наконец, заставить короля двинуться следом и дать своё согласие на штурм! Просто дойдём до Сен-Дени, осадим Париж и войдём в него победителями, как входили везде и всегда все те месяцы, что ты с нами! Победителями, Жанна! Их со времён Горациев не судят! И разве есть в этом, хоть капля предательства?!

Он ещё что-то говорил, а Жанна слушала, боясь вдохнуть. Она противилась тому волнению, которое вызвала в ней близость герцога. Но, когда Алансон схватил её за плечи, чтобы слегка встряхнуть, а ей показалось, что он хочет привлечь её к себе, девушка отчаянно затрясла головой и зашептала:

– Нет, нет…

– Но почему? – по-своему истолковал её отказ герцог. – Ты же видишь, как король нерешителен. Мы сделаем за него только первый шаг, и ему придётся сделать второй. Не волнуйся, Бурбон, как командующий, сумеет быть убедительным. Главное, действовать стремительно, без проволочек. И действовать, Жанна, действовать! Ты же видишь, что происходит с армией. Ещё месяц-два, и всё, что было собрано в кулак одним твоим именем, рассыплется в труху! Не сегодня, так завтра, добровольцы, примкнувшие к нам, соберут свои пожитки и пойдут по домам, заниматься хозяйством… Филипп верно рассчитал – к Рождеству он сам, без помощи Бэдфорда, сможет разбить нас одним щелчком! И получится, что вся твоя высокая миссия увенчается одной лишь короной на голове Шарля, но для нас, для Франции всё останется таким же, как прежде…

Алансон, наконец, выпустил Жанну, и она отступила на шаг.

То, что герцог предлагал, доходило до неё, сначала, как откровенная крамола, но затем – как единственный разумный шаг. И, постепенно приходя в себя, сквозь волнение, сквозь вину и обиду, она снова ощутила ту уверенность, с которой ехала к дофину в Шинон, а затем – к армии, в Орлеан.

Да, Париж следовало брать немедленно, пока Бэдфорд в Нормандии, а герцог Бургундский не успел окончательно укрепить город. Уж и так доходили слухи, что в конце июля туда прибыл большой отряд стрелков кардинала Вандомского 32, значительно превышающий по численности пикардийцев самого Филиппа. Хотя, по другим слухам братские отношения между кардиналом и Бэдфордом давно оставляют желать лучшего, и кардинал своих людей ещё может отозвать на войну с гуситами, что он, возможно и сделает, когда узнает, что Дева повела свои войска на штурм… Да и само войско следовало встряхнуть – тут Алансон тоже прав! А главное, он с ней! И по-прежнему ей верит, несмотря на позор под Монтепилуа…