Мария Вильчинская - Александра и Курт Сеит

– Иногда, чтобы отвлечь мужчину от одной дамы, надо пригласить другую, которая точно сумеет завладеть его вниманием. Хотя бы на один вечер.

Шура почувствовала, что, несмотря на все усилия оставаться спокойной и сдержанной, заливается краской. Сеит с ней флиртует! Этого просто не может быть!

В это время в дверь опять позвонили, что вызвало некоторое удивление гостей, ведь все уже собрались, больше никого не ждали. Но оказалось, что это всего лишь рассыльный с огромным букетом для Татьяны.

– От Великого князя Дмитрия Павловича! – весело объявила та, прочитав карточку. – Не забывает Его высочество свою фаворитку.

Ее слова смутили Шуру, а Валентину, судя по выражению лица, вообще возмутили до глубины души, но остальные гости почему-то встретили их громким смехом.

Но от Татьяны ничего не укрылось, поэтому она тут же подхватила Шуру под руку и громко сказала:

– Ах, дусечка моя, не суди и не судима будешь. Знала бы ты, что такое большой балет! В нем все время идет война за интересные выигрышные партии. Сначала мы воюем друг с другом, потом привлекаются балетмейстеры, критики, покровители и наконец высокопоставленные особы, вплоть до Великих князей, а иногда и самого Государя. Надеюсь, ты слышала о том покровительстве, которое он оказывал Матильде Кшесинской?

– Слышала, – тихо подтвердила Шура, с беспокойством поглядывая на Валентину.

– О, да, – продолжала Татьяна, – Кшесинская была не только великой балериной, но и великой умелицей распускать о себе нужные слухи.

– Как это?

Татьяна изящно взмахнула рукой:

– Не так важно, кто ты и кто твой покровитель, куда важнее, какие слухи о тебе ходят.

Подошедший поручик Камилев явно не был настроен поддерживать ее шутки и просто коротко пояснил, в основном адресуясь к Валентине и Константину:

– Дмитрий Павлович – мой покровитель с тех пор, как я имел честь оказать ему одну важную услугу. И с Таней его связывают лишь дружеские отношения. Все остальное – только злословие.

Татьяна продолжала улыбаться, но голос ее вдруг зазвучал резко и даже зло:

– Вы знаете, что во время волнений в 1905 году вслед ученицам балетного училища на улице кричали: «Эй, смотрите, царских наложниц везут!» И ведь не зря кричали, что противнее всего. Некоторых воспитанниц учителя и надзирательницы приглашали в кабинет и прямо спрашивали: «Вот ты такая хорошенькая, что, если приедет Великий князь и ты ему понравишься, рада ты будешь?» А директор однажды заявил: «Вот наш балет – на казенные деньги им, как гаремом в Турции, мы хвастаем, и хвастаем даже лучше, открыто». Балерине нельзя сделать карьеру, если у нее нет высокопоставленного покровителя, иначе любой престарелый вельможа будет считать возможным делать ей непристойные предложения. Поэтому я не стала пресекать слухи о моем романе с Дмитрием Павловичем, это моя защита.

– А как к этому относится сам Великий князь? – растерянно спросил Константин.

– Благожелательно. – На губы Татьяны вернулась прежняя лукавая улыбка. – После того как ему отказали в руке Великой княжны Ольги, он несколько пал духом и на время потерял интерес к дамам. А якобы роман со знаменитой балериной помогает ему поддерживать репутацию любимца женщин.

Однако Валентину они еще не убедили. Она обратила взор на поручика Камилева и возмущенно спросила:

– Но как же вы можете позволять так марать репутацию вашей невесты?! Что подумает ваша семья?!

– Я – паршивая овца в семье, – сухо сообщил ей Камилев. – Вместо того чтобы как положено «настоящему мужчине» стать кавалеристом, стал инженером, пусть и военным. А теперь еще и жениться собираюсь на русской, да к тому же балерине, а не на тихой девушке одной со мной веры.

Тонкие брови Валентины взлетели вверх.

– А вы…

– Я мусульманин.

– Джелиль – татарин из Крыма, – легким тоном пояснила Татьяна, вновь обретая прежнюю невозмутимость. – Потомок монгольских завоевателей.

– Может, самого хана Батыя? – рассмеялся Камилев.

Обстановка разрядилась, все вернулись к прежним разговорам, и даже Валентина почти перестала хмуриться. Казалось, гроза прошла, но Шура на всякий случай решила по дороге домой намекнуть сестре, что не стоит писать маме об этом разговоре, наверняка та не оценит Танину изобретательность и все равно будет против их знакомства.

Ужин начался с обильных закусок – икры, семги, копченого сига и прочих деликатесов. После закуски подали, как положено в хороших домах, два горячих блюда – марешаль из рябчиков и тушеную индейку, фаршированную грецкими орехами. Завершился ужин десертами – пломбиром и фруктами. Все было самого лучшего качества, включая, разумеется, и поданные к ужину вина. На фоне такого изобилия недавние разговоры о перебоях с продуктами в Петрограде стали казаться Шуре не более чем шуткой.

После ужина дамам было положено удалиться, оставив мужчин курить, но, видимо, собравшаяся компания не считала нужным поддерживать старые традиции, поэтому все перешли в гостиную, где мужчины собрались у декоративного камина, а дамы сели около рояля, подальше от дыма.

Разговор вновь, уже который раз за эти дни, зашел о политике. И вновь прежде всего столкнулись Сеит и Ивашков. Поручик Камилев тоже принимал участие в споре, но вел себя намного сдержаннее, причем его сдержанность показалась Шуре немного искусственной, как будто он боялся сказать лишнего. А когда Сеит с горячностью стал доказывать, что в ошибках Государя виновато прежде всего дурное влияние Распутина, он вообще ловко перевел разговор на другую тему.

Зачем он это сделал? Почему-то этот вопрос не на шутку заинтересовал Шуру. Она была далека от политики, но знала, что уж Распутина ругают все кому не лень. Обвинять его во всех ошибках и неудачах было в некотором роде даже хорошим тоном. Почему Камилев так не хотел, чтобы об этом говорил Сеит?

Отвлекшись на эти размышления, она упустила нить разговора и не поняла, из-за чего вдруг повисло напряженное молчание. Но по лицам мужчин было понятно, что спор зашел дальше обычного и они могут вот-вот серьезно рассориться.

– Сеит у нас консерватор, – возникшее напряжение развеял звонкий голос Татьяны и ее серебристый смех. – Не обращайте внимания, дамы, они все время спорят, что не мешает им оставаться друзьями. И с Джелилем тоже, хотя он в нашей маленькой Думе скорее центрист. Такие уж сейчас времена – даже среди представителей одного возраста и одного класса согласья нет.

– Было бы чересчур смело говорить, что это особенность лишь наших времен. – Фанни, не давая мужчинам возможности возобновить спор, отделилась от дамской компании и подошла к ним.

Небрежным жестом фокусника достала откуда-то сигарету в длинном мундштуке, подождала, пока стоявший ближе всех Джелиль поднесет ей спичку, выпустила колечко дыма и продолжила: