Михаил Веллер - Три романа и первые двадцать шесть рассказов (сборник)

– Да, – говорю, – я сразу в вас разглядел большого человека, Геннадий Петрович.

– Я тогда несчастный пацан был, щенок мокрохвостый. Годами, годами себя в кулаке держал! По пять часов спать научился, выступления наизусть перед зеркалом заучивал. Другие молодость провеселились, а я работал, как каторжный.

Направление беседы ясно: поддакиваю я, как умный дятел, а он отмякает мечтательно и говорит об единственном интересном ему и любимом предмете – о себе. Роли наши сменились, теперь главный он, а я – сознающий его превосходство благодарный слушатель, это ему приятно, и поглядывает он на меня с искренним расположением, почти как на младшего друга.

– А съездим-ка мы с тобой в баньку! Ты каких девочек предпочитаешь?

– Спасибо, Геннадий Петрович, хотелось бы просто с вами поговорить еще. Я завтра с утра на базу «Медтехники», в комендатуру – и на вокзал, убываю. Жалко времени.

Банька за городом, у речки, снаружи неказистая, изнутри – люкс. Камин уже пылает, сауна прогрета. Шофер в машине у ворот остался.

Ночь, коньяк, воспоминания – рассказывает Комоген о своем славном пути.

– Как наивен ты был тогда, Лешенька. Как примитивно представлял себе путь наверх. Сейчас я бы мог прочитать тебе курс технологии карьеры, да закваска в тебе не та.

– Прочитайте, Геннадий Петрович, буду благодарен за урок.

Вызывает он звонком шофера и приказывает привезти из дому синюю папку из верхнего правого ящика письменного стола.

Часа полтора читал я его заветные записи, а он попивал «Наполеон», покуривал «Кент» и комментировал:

– Салага был твой Макиавелли!

«3. Позаботься о первом впечатлении о себе: оно многое определит. Ты не должен давать поводов для зависти, жалости или опасений. Будь собранием добродетелей – не подчеркивая, лишен пороков – неприметно. Не торопись – промах в начале пути тяжело исправим».

«5. Изучайте нужных людей. Узнай все: его семья, прошлое, привычки, вкусы, болезни, увлечения, симпатии и антипатии, враги и друзья, слабости и пороки. Пойми, чего он хочет и не хочет, любит, боится, уважает, ненавидит. Надо знать, каков он на самом деле, каким представляет себя, каким его представляют другие. Только тогда можно вызвать у него нужную реакцию…»

«9. Лесть должна казаться человеку правдой. Любую лесть проглотят, если уверены в вашем уме, доброжелательности, компетентности, бескорыстии. Открытое восхваление раскроет умному человеку твой расчет… “Случайная лесть” – льстить за глаза так, чтоб человек “случайно” это подслушал. “Косвенная лесть” – как бы передавать человеку мнение других, особенно тех, к кому он прислушался бы. “Рикошетная лесть” – льстить за глаза с расчетом, что близкие люди ему передадут…»

«10. Умелая клевета неуязвима. Анонимки и организованные лжесвидетели… Провоцировать на неосторожный ответ… Объяснять его поступки низкими побуждениями… Осуждать “нелепый слух”, излагая его содержание. Защищать человека от слуха, рассказывая ему таковой…»

«11. Искусство интриги состоит в том, чтобы определить нужных людей, знать, как они поступят при соответствующих условиях и обстоятельствах, и эти поступки соединить, как звенья в цепь, идущую от тебя к твоей цели. Преимущество интриги состоит в том, что люди несравненно более могущественные, чем ты, добиваются твоих интересов со всем напором, полагая, что действуют в интересах собственных. Безопасность интриги заключается в том, что ко всему происходящему вы якобы не имеете отношения…»

«19. Избавляться от всех конкурентов: явных, скрытых и потенциальных. Возлагать на них ответственность за явно невыполнимое дело. Поощрять их ошибочные действия до полного конфуза и провала. Успехи замалчивать, недостатки раздувать. Провоцировать на грубости и проступки. Стравливать между собой. Дергать по пустякам, мотать нервы…»

«26. Не будь мстителен и злопамятен: это отвлекает силы от пути наверх. Напротив, великодушие располагает к тебе…»

«44. Умей внушать страх: люди ценят доброе расположение того, за кем знают силу и власть смять их, кого боялись бы иметь врагом, – но пренебрегают тем, кто всегда добр и не может быть им опасен…»

«46. Демонстрируй справедливость и доброту, публично помогая несчастным, которые мелки и абсолютно неопасны, жалеемы окружающими и будут славить тебя потом всю жизнь…»

Скинул он махровую простынку, потрепал покровительственно меня по загривку, плеснул в бокалы: «За силу сильных!» Пошли в парилку, сели на полок.

– О чем задумался?

– О том, что если бы не все люди, которые тебе помогали, начиная с меня, то остался бы ты мерзавцем куда более мелким…

– Что-о?! – Улыбнулся он опасно так, зловеще.

– Комоген, – говорю, – дрянцо, ты меня помнишь, мое слово верное. Как я скажу – так и будет. А будет с тобой знаешь что?

Он побелел, задышал часто.

– Ну-ну… Повякай, майор, пока я позволяю.

– Раньше или позже снимут тебя отовсюду со страшным треском. Или хватит тебя от волнений кондрашка во время проверки из Москвы. Или разобьешься в автомобильной катастрофе.

– Это вряд ли. А твое будущее могу, могу предсказать, Лешенька. Я тебя уничтожу, – обещает голосом ласковым и сдавленным.

– А самая главная твоя беда, Комоген, – это то, что ты меня встретил. Потому что меня учили не дожидаться милостей от природы. И сделаю я сейчас следующее. Врублю регулятор до отказа, чтоб нагрелось тут градусов до ста пятидесяти, скручу ручки за спину, прикрою тебе рот – и подержу, пока не станет на свете одним подлецом меньше. А потом вызову «скорую». И чин-чинарем: злоупотребил коньячком и перепарился, обычное дело.

И говорю я ему это почти всерьез. Встаю в дверях. И ненавижу его с редкой силой, аж жжет.

Есть мнение, что сильное чувство передается, сильное желание исполняется. Не знаю… А только обернулось все немного неожиданно. Потому что привстал Комоген, замахнулся – и вдруг сделался серо-чугунного цвета, крякнул и стал валиться на бок.

Подхватил я его, выволок в предбанник; пульс еле прощупывается, в горле хрип. Высунулся, ору шоферу. Телефон есть – вызываю «скорую».

У них там оч-чень приличная аптечка обнаружилась… М-да… Откачиваю я его, и не могу отделаться от невольной мысли: как же так получается, что сами собой сбылись мои слова, а я его спасаю; парадокс. В аптечке даже ампула строфантина оказалась. Ввел я ему и строфантин в вену, да без толку: давление по нулям, сердце встало [1]. Массирую – не запускается. Ну, прибыла бригада, – отсос, дефибриллятор; поздно.

Вот такой странноватый и символический конец оказался у всей этой истории. Если кто хочет вывести мораль – пожалуйста.

– Помогать надо с разбором, – сказал сын.