Никки Каллен - Рассказы о Розе. Side A

– А вот ты где…

– Я сейчас вернусь.

– Всё равно все заметили.

– Что я не понял юмора?

– Ну, в общем, да…

– Тео… только что Седрик Талбот сказал, что я девочка-блондинка, что я ничто. Что все мои дипломы, статьи и книги никому не интересны. В жопу, в топку. Зачем стараться. Я же такая милашечка. Надеюсь, когда я вырасту, у меня испортится кожа, я зарасту щетиной и морщинами, и прыщами, я буду очень стараться, покупать самое плохое мыло… может, тогда меня кто воспримет всерьез. Ты думаешь, у меня нет проблем с внешностью такой… девочковой… я с трудом выступаю на конференциях… люди, читая мои статьи, надеются увидеть… не знаю… просто человека от науки, в пиджаке, вообще без внешности… а тут я…

– Блин, Дэмьен… люди, которые читают твои статьи, без понятия, как ты выглядишь, и им всё равно, они же уже всё прочитали… и то же самое Талбот говорит о Каролюсе Дюране – что он не понимает, почему из-за просто красивого пацана начался такой обвал? Только потому, что он красивый? Обычного старенького Папы не достаточно? Надо, чтобы красивенький мальчик умер на поле битвы… чтобы девочки его фотки над кроватью вешали… всем опять нужен чистый красивый жертвенный мальчик. Так ведь нужен.

– Ну так это… архетип, – и Дэмьен сам засмеялся.

Тео обнял его в этой темноте, в этом холоде и стуке ветра в стекло; замотал в плед; пахло от него сигаретами, виски, ванилью и корицей, топленым сливочным маслом, будто он ходячая булочка – обычный запах Тео; сладкий мальчик, супергерой-Кондитер.

– Ты неописуемый… невыносимый ботан… но ты, правда… правда, немного похож на Каролюса… – и вдруг схватил Дэмьена пребольно за руку, и сделал это нарочно, и Дэмьен испугался, но понял, зачем Тео сделал ему больно – чтобы он действительно услышал, что Тео хочет ему сказать, – когда улыбаешься… разве это плохо – нравиться людям… улыбкой спасать мир… я иногда умираю от зависти, я такой… раздираемый страстями… завистью, ревностью, высокомерием, ничтожностью собственной, нереализованностью и усталостью… каково это, быть тобой?.. не переживай, я ненавижу Талбота всей душой, в лучших традициях классической литературы… однажды отомстим ему за все наши страдания, посмеемся…

– Ты ненавидишь Талбота? Что ты вообще говоришь, Тео, фу… мы должны быть одинаковыми – добрыми…

– Да фигли… когда это я был добрым… кто из нас тут вообще, кроме тебя, добрый…

…Дэмьен дотронулся до своего лица в зеркале, кончиками пальцев, не касаясь почти старого, с царапинками, стекла. Кроме Тео, никто не говорил ему, что он похож на Каролюса. Но он сам увидел – да, похож. Может, вырос, похудел, вытянулся, синяки под глазами… и стал похож – будто фотографию сделали похожую; как современных молодых актеров фотографируют под Джеймса Дина.

– Здравствуй, Каролюс, – сказал он; взял футболку, штаны пижамные, в красную клетку, фланелевые, и домашние коричневые кеды, зубную щетку, шампунь и гель для душа, и забыл про всё; пошел в ванную.

Ванна была потрясающая – медная, старая, с позолоченными ножками львиными изогнутыми, с позолоченными кранами и сливом; на стене – мозаика, цвета совсем другие – темные, сумрачные, синие, зеленые, серебряные, из теплых только бежевый – на стене из кусочков стекла картина – множество рыб, самых разных; Дэмьену казалось, что он уже видел эту картину – копия из Помпей, наверное; над ванной зеркало, а над раковиной, медной, но уже явно современной, стилизованной под старинную ванну, тоже с позолоченными кранами и сливом, – аквариум – вместо привычного как раз таки зеркала; бледно-зеленый, подсвеченный, будто призрачный; фигурка разрушенного замка на весь аквариум, на всю величину, и между развалинами шныряют рыбки – абсолютно прозрачные; Дэмьен как завороженный смотрел на их просвечивающие скелетики и внутренности; вот это была настоящая готика; наверняка ванную делала эта загадочная Флавия. Наконец, мальчик отлепился от аквариума и залез в ванну – душ тоже позолоченный; вода была горячая, но из-за холодных цветов мозаики Дэмьену казалось, что в ванной прохладно; главное, руки и ноги не высовывать из-под воды; но когда он встал на мозаичный пол, обнаружил, что тот теплый; с подогревом; роскошная всё-таки квартира; и стало уютно; полотенца, огромные, темно-синие, тоже были теплые; и когда он вышел, весь сразу проснувшийся, отец Дэмьен был прав насчет всех этих лемонграссов. Клавелл шел мимо ванной с чаем.

– Какая футболка, – заметил он, вручив чашку Дэмьену; на футболке была старая карта Уайтчепела, с пометками, где Джек-Потрошитель убил своих жертв – обычно никто не понимал вообще, что это, и спрашивали; а Клавелл понял; Дэмьен понял, что Клавелл понял; да, удивительный дворецкий у отца Декампа; футболку подарил ему на день рождения Ричи; страшно, да, поржал; футболка была классная – приталенная, цвета топленого молока, собственно, цвета карты, карта была на всю футболку, а не традиционно спереди. Где Ричи находил такие футболки, Дэмьен не знал – придумывал, заказывал, наверное, сам, наверняка где-то в мире был магазин футболок с дизайном от Ричи Визано, дьявольской игры этого роскошного стального с хромом ума; потому что сам Визано приходил к завтраку порой в футболках с невообразимыми принтами; под старую графику, викторианскую, две женщины, в чулках, корсетах, дерутся на улице, вцепились друг другу в пышные волосы, груди из корсетов, вокруг кошки, дети, и уличный музыкант играет на скрипке; черно-белая потертая фотография гангстера с выбитым зубом, шляпе заломленной на затылок, в руках рулон скотча – щербатая улыбочка: «Я знаю, как нет-нет-нет превратить в ммммм»; с набором предсмертных цитат от знаменитостей – например, самая любимая у Тео, он всё мечтал ее как-нибудь выпросить, с цитатой от Моэма: «Умирать – скучное занятие. Никогда этим не занимайтесь» – шрифтом под почерк Моэма… Чай был крепкий, черный, с чабрецом. Дэмьен нашел в своей комнате розетку – за шкафом – красную – поставил телефон на зарядку, и пошел с чаем в гостиную.

Отец Декамп сидел в прежней позе – в кресле, читал, склонившись над стеклянным столиком. Собаки спали у камина. На столике уже стояла тарелка с вафлями, вазочки с разными наполнителями для вафель, и две тарелки с горячими бутербродами. Шоколад, мед и ветчина с сыром – осенний набор.

– А что ты пишешь?

– Речь для воскресенья; я же только в воскресенье людям показываюсь, я не шутил.

– На тему? Родственников? Дьявола?

– О, не-не, дьявол – тема скользкая-склизская, стоит заговорить о дьяволе, и с репутацией можно распрощаться. Люди реально считают, что дьявола нет. Обличительную речь про лезущих не в свое дело родственников и Стивена Фрая я решил приберечь на праздник какой-нибудь, типа Пасхи – все такие радостные сидят, а я тут такой мерзкий, кислотой их брызгаю… Я пишу о чудесах.