Никки Каллен - Рассказы о Розе. Side A

– Я тоже так делаю, когда беру интервью – с искусствоведом или режиссером, или актером, пишу на диктофон и в блокнот стенографирую, – вдруг всё сгорит, сломается, утонет, пропадет, а записи не горят, – сказал Дэмьен.

– Какие мы молодцы, – Декамп улыбнулся, и вплыл Клавелл с огромным благоухающим подносом, с завтраком, и еще какао, поставил на столик.

– Кстати, мсье, Ваша роза… она в порядке. Поставить к Вам в комнату?

– О, да, спасибо, – Дэмьен и забыл о розе, испугался даже – Тео бы убил его.

– Я дам Вам опрыскиватель, и если будут проблемы с цветком, обращайтесь. Я, правда, бонсаи выращиваю, но в розах тоже понимаю. У меня и удобрения есть, и если что, пересадим. Собаки у нас растения не трогают.

– Бонсаи у Клавелла что надо, у него есть сайт свой, и он постоянно их кому-то отсылает. Я думаю, у него уже целое состояние. Я всё предлагаю ему уйти и заняться этим профессионально, но он только глаза закатывает… наверное, думает, я без него кони двину.

– А ты двинешь? – Дэмьену стало жалко Декампа – двинет, конечно.

– Не знаю. Думаю, нет. Если вокруг меня роскошь – так тому и быть, я пользуюсь. А если ничего нет – ничего страшного. Это длилось недолго – время, когда у меня ничего не было – почти ничего, раскладушка, плед, ночная лампа, деньги либо на еду, либо на книги – чаще всего, это были книги; но это было по-своему счастливое время… понятно, тогда мне лет было как тебе… вряд ли я сейчас обрадуюсь бедности… но я смогу… я знаю… просто смогу и всё, даже не боюсь…

– Я тоже могу, – тихо сказал Дэмьен. – Я из довольно бедной семьи, хорошей, изящной и бедной. Как в сказках. Только в Братстве на меня обрушилось богатство. Но я могу есть вообще один хлеб и пить только воду, и одни джинсы да свитер, лишь бы – да – книги – были в изобилии… а вот Тео – он не может… его распирает желание… он хочет всё на свете…

– Он просто еще не знает, чего хочет. Давай, налетай. Смотри, какой омлет, он прямо дышит… Я пока переоденусь и в душ…

– Остынет.

– Я очень быстро. Ты только выберешь, что будешь, а я уже буду здесь.

Дэмьен читал молескин, пока отец Декамп был в душе; «остыло? – заглянул Декамп, мокрый, в полотенце, – я еще пару минут, оденусь»; оделся он в официальное – сутану; черные брюки, черные ботинки остроносые, мягкие, ручной работы; омлет остыл, но всё равно было вкусно; «ты придумал себе день?» – вот оно – свободная жизнь, делай, что хочешь – добро или зло.

– Отправлю открытку Тео, дойду до Собора, закину голову, налюбусь, а потом весь день просижу в комнатах с книгами; а, выйду за сэндвичем и колой; позвоню мадемуазель Кристен…

– Тогда не покупай сэндвич – она тебя накормит – у них рядом с библиотекой обворожительный недорогой ресторанчик, прямо созданный для старых и молодых книжных червей; весь в книгах; даже счет приносят в книге, которая, по мнению, официанта, напоминает вас… Здесь, в Асвиле, держать кафе, бистро или ресторан – любимый способ заработать себе на жизнь и просто провести эту жизнь в довольстве и изобилии; вокруг полно ферм, поставляющих сезонные овощи и мясо. Как Клавелл свое не завел, ума не приложу… а, может, и завел, да мы с Флавией не знаем…

– О… Но, может, не позвоню, завязну в трудовых буднях; вдруг только через неделю позвоню…

– Сэндвичи лучше брать в лавке Тернеров, они старые протестанты, моряки бывшие, англичане, вынужденные эмигрировать сюда; они нас, ребят из Собора, вообще ненавидели ужасно; а теперь привыкли, даже по именам запомнили; это приятно… Это лавка именно сэндвичей, еды навынос; они там всей семьей работают, даже внук-школьник в обед прибегает со школы, ест и помогает, салат режет, кофе разливает, крышки закрывает… о них даже путеводители все пишут. Но если не поешь, вечером на банкете после оперы полопаем, и потом нас еще Клавелл горячими бутербродами покормит.

– Отличный план для первого…

– Для любого дня, – и Декамп улыбнулся.

Открытку в этот раз Дэмьен выбрал не с Собором – хотя хотел скупить их все и пообещал себе, что скупит все; он увидел картинку с завтраком – газета с новостями, чашка кофе, круассан на тарелочке – такая девичья абсолютно, тонкая книжная графика, в рамке арт-деко; она была так в тему; на обратной стороне он написал адрес отца Декампа и текст: «Декамп кинул в меня за завтраком блокнот со списком книг, толстый, понимаешь, был блокнот, а я не среагировал, как всегда, и на меня вылился мой какао. Я был весь в шоколаде. Такая история. Иду в оперу вечером, на «Богему», напишу завтра, как прошло, что я на себя еще опрокинул. Вот адрес Декампа» – посмеялся; спросил про серию «Дорожные картинки» – но в этом ларьке не было ни одной; кинул открытку в почтовый ящик и пошел до Собора – дорогу он запомнил, хоть они шли и разговаривали, и в таких случаях он обычно вообще ничего не помнил, кроме разговора; день был хороший – прохладный, солнце то появлялось, то исчезало, и от этого чуть-чуть кружилась голова; от давления; и от того, что не выспался; и не побегал – это тоже было нарушение расписания, тело спрашивало – а вечером, вечером побегаем; но Дэмьен пока не знал, как дальше всё сложиться… Какой же Собор огромный; Дэмьен запрокинул голову перед ступенями – мне никогда это не надоест, смотреть на такое – на эти огромные шпили, башни, розу; горы, звезды – вот чему уподоблялся Собор в своем величии; под его тенью можно было прожить жизнь, самую простую, обыденную – торговца открытками, кофе, официанта – и при этом жизнь была бы наполнена, заполнена до краев абсолютной, рафаэлевской красотой.

– О, привет, Дэмьен, слава Иисусу Христу, – Маттиас по-прежнему сидел в сакристии, только сейчас перед ним стояла чашка чая с лимоном, и кусочек рафинада на блюдце с чашкой; казалось, что он провел здесь всю ночь, за бумагами, но выглядел он вполне себе свежим, чистым, пах еле слышно белым перцем, жасмином, имбирем, и сутана была свежая, белоснежная; как это – быть Маттиасом Мёльдерсом? Как Мэри Поппинс? Совершенством?

– Во веки веков, аминь, – отозвался Дэмьен. – Ключи у меня, я пошел.

– Надо будет чаю, просто выгляните в коридор и крикните. Кто-нибудь из местных притащит.

И уткнулся в свои бумаги. Дэмьен повесил пальто в шкаф, помедлил, но Маттиас не поднимал головы, такой был неподвижный, будто заснул; Дэмьен вышел тихо, на цыпочках – а вдруг и вправду спит, и это секрет, – и отправился в свое первое самостоятельное путешествие по Собору, который уже жил своей жизнью – огромное здание, полное воздуха и законсервированного света, людей, дел; отец Амеди в нефе поприветствовал его кивком, улыбкой – он стоял в окружении пожилых женщин, судя по всему решая какие-то бытовые вопросы – график уборки, цветы для алтаря; цветочная мафия, вспомнил Дэмьен; тоже кивнул; он помнил, где библиотека; ему просто опять хотелось погулять, прикоснуться к этим стенам; он так об этом мечтал в университете; представлял, напридумывал уже всего; и вот теперь он один; со своими ключами – со своими ключами от Соборной библиотеки – это же просто сказка, фантастика, рок-н-ролл, прыгать до потолка. Гулял он долго, часа полтора – ему нравились стены, окна, лестницы, как здание может так нравится – как песня, которую всё время слушаешь, как книга, которую всё время перечитываешь, не хочешь начинать читать ничего другого; только предметы могут так нравиться – не люди; он везде задерживался, всё трогал, рассматривал – он так много знал обо всем; но видеть это вживую было всё равно как открытие; на стенах часто попадались надписи на латыни и старофранцузском, оставшиеся после войн; многие из них были оскорбительными – была даже похабщина про Папу, была даже: «Я убил на площади пятьдесят католиков» – а католические надписи были, в основном, молитвами за близких, были признания в любви, были завещания, от которых сошел с ума любой кладоискатель; все попавшиеся надписи Дэмьен переписал в блокнот, сфотографировал на телефон; ни одной не затерли, не закрасили, и это тронуло мальчика – Собор нес на себе всю память веков; живая история, шрамы веков; теперь-то он в хороших руках… Потом он открыл двери библиотеки – книги лежали тихо-тихо, ждали, что он будет делать, один в один ученики – смотрят на нового учителя и ждут, что он сделает в первую очередь – второго шанса не будет.