Никки Каллен - Рассказы о Розе. Side A

Тео молчал, потрясенный. Он даже знал имя этого ди-джея – его тело нашли в одном из мусорных ящиков, убийц так и не нашли; он даже слышал этот эфир – про различные способы самоубийства; было смешно; Тео пил кофе и рисовал; музыку ди-джей ставил между разговорами отличную; он ночевал тогда у Артура; тот уехал смотреть, как снимают новый фильм Нолана, и вся квартира была в распоряжении Тео на неделю; и он ел огромную индейку, тыквенную кашу, тыквенный пирог, горы шоколадных конфет – это была неделя Хэллоуина; Артур оставил полный холодильник.

– Я нашел потом эту секту; один совсем молодой следователь поверил мне – друг Роба; они занимались вместе боксом; следователь затребовал тело, нашел много всего странного; секту привлечь не удалось – ни у кого из них даже штрафа за парковку, за публичную пьянку; так что мы просто караулим их с Ричи, и мечтаем о возрождении Инквизиции… она есть и сейчас – но вот было бы здорово реформировать ее в следовательский орган с неограниченными полномочиями – вроде ФБР, которое возглавляет не Гувер, а Джон Константин…

– Ричи?

– Ну да… он единственный, кто поверил мне… ты что-то совсем синий… пойдем домой. Нас там все ждут, – у Тео и вправду затекли ноги, на одной еще и натерлась мозоль, Тео расстроился от такого предательства; он был страстно влюблен в ботинки с крестами; а теперь придется пластырями заклеиваться, вот унижение-то; Дилан взял его под руку и держал – особо сильным он не был, но пахло от него, как всегда, чудесно – какой-то туалетной водой, легкой, цветочной, девчачьей; и сверхъестественного он не боялся – лучшая защита против вервольфов-кузнецов.

– Когда я ехал в Братство, – сказал Тео, – я мечтал: сойду с поезда, и буду думать, как мне добираться – кто-нибудь укажет мне дорогу, но я собьюсь с пути, и вдруг встречу молодого парня, симпатичного, вихрастого, в куртке с капюшоном, свитере; он скажет, куда мне идти; и я выйду; а потом пойму, уже за чаем с плюшками, что это был сам святой Каролюс…

Дилан улыбнулся.

– Ну, ничего… однажды и ты потеряешься, пропадешь, и тогда все силы света придут тебе на помощь, обещаю.

Рози Кин была полна народа; все сидели на кухне и в столовой; полицейские, фермеры, собаки, ван Хельсинг, отец Дерек; Изерли, Грин и Зак разносили всем салат из раков, тосты, бисквит, сыр и кофе; собаки лаяли; кто-нибудь их гладил; было шумно и уютно; Тео вспомнил свою любимую детскую книжку «Ветер в ивах», сцену после боя за Тоуд-холл, когда все едят посреди разгрома; их появление приветствовали криками и аплодисментами.

– Вместо дня тишины, размышлений о чуде у нас полный бардак, – проворчал отец Дерек, Дилан отпустил Тео, обнял старого священника и прижался лбом к его плечу; отец Дерек не ожидал такого проявления чувств и растерялся. – Ну-ну… не бойся… милый, – погладил Дилана по голове. – Поешь чего-нибудь, ты, наверное, всю неделю голодный…

– Я пропустил мессу, – сказал Дилан глухо, ему в сутану.

– Придумаем что-нибудь суровое для тебя.

– Пожалуйста, – попросил Дилан.

– Ох, что за чудак, дайте ему салат, и на пляж, на пляж все, осталось три часа до полуночи.

Ван Хельсинг поблагодарил полицейских и фермеров: «извините, что зря побеспокоили; постараемся в следующий раз никого не пугать»; «обращайтесь, если что, – сказал ему старший констебль, – понятно, что все испугались – мальчик пропал… мальчики – они такие… то тонут… то бегают… у меня у самого трое, я уже предчувствую… а вы молодцы… порядок у вас. С наступающим…» – и они ушли; Изерли каждому вручил по свертку в красной с золотом бумаге с пасхальным подарком от Братства: шоколадным яйцом, внутри которого был крошечный золотой цыпленок. А потом все срочно забегали, засобирались, оделись теплее, построились, спустились на пляж длинным путем, потому что Грин, Йорик, Ричи несли всё нужное – Распятие, одеяние отца Дерека, Пасхал, кадило; на пляже развели костер – Изерли взял дрова и жидкость для розжига – небольшой – но от ветра с моря он разгорелся, и трепетал, и рвался, как яркая сказочная птица; Грин раздал всем свечи – красные с золотым орнаментом, защищенные от ветра надетыми на них пластмассовыми стаканчиками; Йорик помог отцу Дереку одеться – в белое с золотом; отец Дерек зажег кадило, благословил огонь; благоуханный дым крутился вокруг них, как прозрачная ткань, не уходил, смешивался с дымом от костра; пахнуть от одежды будет умопомрачительно, не стирать что ли, подумал Тео; он любил запах костра; Грин держал Пасхал, зажег его; а от Пасхала зажег свою свечу, встав на цыпочки, Йорик, зажег от его свечи свою, повернулся к Робу, наклонил свою свечу к его; и огонь пошел по кругу – от Роба к Жене, от Жени к Дэмьену, от Дэмьена к Тео, от Тео – Ричи, от Ричи – Артуру, от Артура – Дилану, от Дилана – Изерли, и от Изерли – Заку, который пока еще даже не был католиком; Грин должен был заняться его катехизацией; а потом Йорик запел «Exultet» – «мы даже пасхальных гимнов не учили» вспомнил несбывшееся Тео с сожалением, петь со всеми ему нравилось; но потом очарование голоса Йорика, который, как и тогда, в Пепельную среду, не терялся в ветре и шуме моря, подействовало на него; и всё вокруг – прекрасное, как картина Рембрандта – захватило его, как плавание; он боялся шевельнуться лишний раз, чтобы не потерять, не пропустить ни одного мгновения: гимна, черного неба, огоньков дрожащих в стаканчиках, развевающегося костра, ребят, мнущихся с ноги на ногу, дующих на пальцы, белоснежного, как древнеримская статуя, отца Дерека, Грина, держащего огромную главную свечу как ружье на плече – ну кто тут против нас; и когда Йорик допел, началась литургия слова – читали не договариваясь, просто отец Дерек дал красное бархатное с золотой закладкой Писание стоявшему рядом Дэмьену, а тот дал потом Тео; Тео волновался ужасно; Дэмьен взял подержать его свечу; и Тео слышал свой голос – звонкий, радостный, революционный даже – вот так и будет – будто не древние тексты, а стихи Маяковского или Уитмена декламировал; закончил и вздохнул, будто проснулся – и передал книгу Жене; Дэмьен улыбнулся ему – будто они и вправду вот-вот пойдут в бой…

После трехчасовой мессы они поднялись в часовню, которую вечером украсили без Тео и Дилана старинными красными пасхальными флагами семейства ван Хельсингов, торжественно водрузить на место Распятие и Пасхал; «что ты шепчешь всё время – молитву непрерывную, как Фрэнни Гласс, или какое-то мелкое дело, подробность для комикса, которая всё время ускользает?» спросил Дэмьен, когда они шли на праздничный ночной ужин: пасхальный лимонный чизкейк, пасхальные шоколадные пирожные, долгожданные бутерброды с салями, копченое мясо с клюквенным джемом, гусиный паштет с укропом, холодная телятина, пирог с почками и травами, кролик с грибами, цитрусовое желе с медом и мятой; Тео поднял глаза на него и повторил слова из проповеди отца Дерека: «в мире будете иметь скорбь, но мужайтесь – Я победил мир» – и глаза его зеленые, серебристые, были как луна, зыбучие пески, капли росы на паутине; и Дэмьен был потрясен – Тео нравился ему, но не внушал доверия – Дэмьен не понимал, что хочет Тео от Братства, такой он был цельный и замкнутый, самодостаточный – в нем не было ничего от исследователя и завоевателя; в нем не было жажды, голода, страстей – наоборот, он был сама пресыщенность; и Дэмьен не сомневался, что Братство для Тео – игрушка, сомнение, эзотерический поиск новых ощущений – но теперь увидел поиск – тот самый: бороться и искать, найти и не сдаваться – самого прекрасного на земле.