Виктория Токарева - Муля, кого ты привез? (сборник)

Мой дом, как это ни странно, оказался качественным, потому что я следила, как ястреб, и не допускала никакой халтуры. Я проверяла марку цемента, толщину доски, качество работы. Это называется «личное участие». Я преодолела обстоятельства, и у меня получился мой дом – моя крепость. Дом состоялся не благодаря Боре, а вопреки. Так бывает: в плохих семьях вырастают хорошие дети.

Я вполне освоила строительную профессию и могла бы руководить стройкой. Это очень интересно: каждый день что-то новое и результат виден сразу.

– А участок, на котором вы строили, как появился?

– Это кооперативный поселок – ДСК «Советский писатель». Землю дал Сталин в пятьдесят третьем году. Практически в последний год своей жизни. Выделяли по полгектара. Сталин подкармливал творческую интеллигенцию, чтобы она не вякала против. Делить участки было запрещено, и первые владельцы, кто поделил участок на три части, были наследники поэта Павла Антокольского. Внук Антокольского Андрей продал свою треть и уехал в Америку. Это были девяностые годы – время утечки мозгов. Со страной творилось что-то непонятное, и, главное, было непонятно: что впереди.

Мне достался надел: кусочек леса, березы и елки плюс семь прекрасных сосен. Рай. Я не люблю грядки и клумбы. Я люблю дикую природу. Я с ней сливаюсь и обретаю душевный покой. На кусочке леса стояла маленькая избушка-времянка. Это мастерская дочери Антокольского, Натальи Павловны, которую все звали Кипса. В домике сохранились ее деревянные скульптуры, витал ее творческий дух. Я ничего не выбросила.

Дочка Кипсы по имени Катя полюбила мальчика Мишу, будучи пятнадцатилетней девочкой. Это оказалась долгая и большая любовь, от которой родилось трое прекрасных детей. Но… Миша оказался наркоман и втянул Катю. Когда Антокольский умер, Миша и Катя стали распродавать старинную мебель, редчайшие книги, картины-подлинники – все, что собиралось годами, десятилетиями. Наследство улетало, как дым в трубу. В жизни Кати и Миши возник мерзавец, который пользовался их болезненной зависимостью, покупал им дозы. В результате мерзавец забрал себе прекрасную четырехкомнатную квартиру в центре города, обставленную антиквариатом, а взамен купил им убогое жилище в спальном районе.

Я часто думаю о судьбе Антокольского. Вот так… Работаешь всю жизнь, копишь, собираешь для наследников, а попадется паршивая овца (Миша), и все идет под нож. Павел Григорьевич, должно быть, перевернулся в гробу от досады и горечи. Хотя как знать… Может быть, с точки зрения вечности все эти накопления не имеют никакого значения.

Наш поселок считался в Подмосковье одним из самых дорогих и престижных. Старый, породистый, со всеми коммуникациями и полчаса от Москвы. Здесь жили: Александр Твардовский, Юрий Трифонов, Владимир Тендряков, Зиновий Гердт, Константин Симонов, Юрий Бондарев (ныне здравствующий), Петр Тодоровский, Эльдар Рязанов (ныне здравствующий), Григорий Бакланов, Эдуард Володарский, Роман Кармен и многие другие, составляющие цвет русской культуры.

К сожалению или к радости, непонятно, наше направление сделали Новой Москвой. Теперь я живу не на даче, а в Москве. Однако дом на земле – это счастье, где бы он ни стоял.

– В каком возрасте вы почувствовали, что должны писать?

– В пятнадцать лет. Но подключение в космическую розетку у меня произошло раньше, лет в двенадцать. Мама прочитала мне вслух рассказ Чехова «Скрипка Ротшильда». В этом рассказе есть магия. После этого во мне что-то произошло. Я стала по-другому читать, много рассказывать. Я пересказывала девчонкам из класса целые книги. Они слушали и не могли оторваться. Мы возвращались домой из школы целым табуном. Вместо пятнадцати минут шли полтора часа. Дома стыл обед. Мне попадало за опоздание. Мама не понимала, что во мне включилась писательская розетка.

– Что значит – подключение в розетку?

– Я уверена, что любой талант – это дискета, которую в тебя вкладывает Создатель. Человек уже рождается с этой дискетой, но она не работает до поры до времени. А однажды происходит подключение, и это – начало.

Писатель Юрий Рытхэу рассказал мне, как это подключение произошло у него. Рытхэу – чукча. Он учился в интернате. Однажды он хулиганил на уроке и его выгнали из класса. Он слонялся по коридору, скучая. Одна из дверей оказалась приоткрыта. Он подошел, стал слушать. Это был седьмой класс. Учитель читал вслух Гоголя. Рытхэу замер. Когда зазвенел звонок, все высыпали в коридор. Двенадцатилетний Рытхэу сидел на полу, разведя ноги, и смотрел перед собой невидящим взором. В нем что-то щелкнуло и сдвинулось. Это сидел уже не просто мальчик. В нем щелкнуло переключение, и весь мир изменился.

– Значит, если нет дискеты, писателя не получится?

– Получится критик, литературовед, ученый-филолог. Эти знания можно получить трудом, усидчивостью, любовью к слову. Но «Анну Каренину» без дискеты не напишешь.

– Ваш первый опубликованный рассказ назывался «День без вранья». А вам самой удавалось провести такой день, чтобы ни одного слова лжи?

– Я никогда не врала в своем творчестве и никогда не врала себе. А по мелочам – случалось. Я боялась свою маму. Она была невоздержанная, как дикая лошадь. Чуть что не по ней – копытом. Так что я врала в целях самосохранения. Ну, и мужчинам врала. В двадцать лет я уже вышла замуж и не собиралась менять свою жизнь. При этом я была влюбчивая, и надо было как-то совместить несовместимое.

– А насколько определяющими в вашей жизни были мужчины?

– Основная задача природы – размножение. Природа заинтересована в том, чтобы продолжался род человеческий. А это значит – любовь. Я же не попру против природы.

Любовь – инстинкт продолжения рода. А творчество – инстинкт передачи информации.

Мною правили два мощных инстинкта. Поэтому главное для меня – любовь и успех.

Я познала это в какой-то степени: то и другое.

– А сейчас?

– Все то же самое. Тот же муж. Тот же успех. К успеху я привыкла. Куда бы я ни приехала, в любой стране ко мне подходят люди и выражают свою благодарность. Множественная доброжелательность заменяет одну большую любовь. А что касается главной любви, она не проходит, а перемещается в другой культурный слой. Лежит на дне души.

С возрастом приоритеты меняются. Я помню, как однажды актриса Люба Соколова мне сказала: «Любовь – мура, главное, чтобы ничего не болело».

Мне было двадцать восемь лет, я удивилась и не согласилась. Мне казалось: ничего нет важнее любви. А сейчас я ее понимаю. Какое счастье, когда ничего не болит, можно сесть за стол и спокойно работать. Моя дискета все еще фурычит.

– Вы себя считаете сельским человеком?