Олег Рой - Фантомная боль

– Но ведь, кроме ощущений, у нас и нет ничего, – довольно вяло произношу я.

– Верно, – кивает дьявол. – Но надо ж соображать! Ни парус, ни метель, ни колебание занавески – это не ветер. Это лишь проявления его существования. Объективного, заметь, существования. Такого же объективного, как существование паруса, метели и занавески. Но сам ветер видеть нельзя. Можно увидеть лишь его действие. Отражение существования.

– Но тогда, – говорю я, немного подумав. – Но тогда все наши ощущения – лишь отражения этой самой объективной реальности.

– Опять верно, – весело сообщает мой собеседник. – Но не забывай, что твоими ощущениями объективная реальность не исчерпывается. Ощущения отражают лишь часть ее. И кстати, не самую значительную.

– Как это? – недоумеваю я.

– Ну как, как? – насмешливо переспрашивает дьявол. – Ты мультики ваши любишь? Ну, или хотя бы смотрел?

Я киваю, ничего не понимая. При чем тут мультики?

– В одном из них есть чудный эпизод. Про кошелек на веревочке. Прохожий нагиба-а-ается, а кошелек убега-а-ает, – цитирует он, точно воспроизведя интонацию (и даже голос!) старухи Шапокляк. – Помнишь?

– Ну… да, – уже немного более уверенно произнес я.

– Прохожий не видит веревочки, видит только убегающий кошелек. Так? – Реплики дьявола все больше начинают напоминать учительские объяснения.

– Веревочка, за которую тянут кошелек, и есть та самая объективная реальность, которая не отражается в ощущениях? – перебиваю я, обрадовавшись собственной догадливости.

– Точно! – подтверждает мой собеседник. – Этих самых «веревочек» множество. Вы их не видите, но, видя движение кошелька, начинаете рассуждать о боге, дьяволе и прочих мистических символах.

– Ага, – радуюсь я тому, что хоть что-то становится понятным. – Значит, никаких богов и дьяволов не существует?

– Вот те на! – хохочет он, словно услышав хорошую шутку. – А откуда же тогда веревочки берутся? Самозарождаются, что ли? Хотя в определенном смысле именно самозарождаются. При достижении определенного уровня сложности системы. – Он опять смеется, но теперь я уже совсем не понимаю почему. – Вы, люди, тоже вполне самозарождаетесь. Жила-была девочка, и вдруг раз, по утрам тошнит, на солененькое тянет, а после опять раз, и население Земли еще немножко увеличилось. Да и Земля ваша, по сути, тоже когда-то вполне самозародилась. Ну и эти самые «веревочки» тоже. Это я к тому, что старик с белой бородой, который с облака молниями швыряется, и черт с рогами, копытами и вилами наперевес – это все ваши придумки, никаких таких белобородых стариков и непарнокопытных с вилами в объективной реальности не существует. А высшие – то есть те, которых вы пока не понимаете, – силы… это есть, как не быть. Но если тебе нравятся эти смешные персонажи – пожалуйста!

Дьявол щелкает пальцами…

Не верю своим глазам.

Его кресло посветлело и стало подозрительно смахивать на кучку облаков, губы порозовели и попухлели, на лице образовалась кудрявая белая борода, на макушке засияла лысина…

Он смеется:

– Впрочем, вот так тоже ничего, даже забавнее, по-моему.

Борода исчезла, лысина тоже, на голове прорезались рога, сжимавшие бокал пальцы украсились длиннющими ногтями, на левой руке повисли четки с перевернутым крестом. На ноги я взглянуть боюсь, потому что уверен – увижу вместо них черные копыта.

– Ну как? – опять смеется мой собеседник.

Но я не могу выдавить из себя ни звука. Полно, да есть ли он, мой собеседник.

– Да есть я, есть, – отвечает он. – Как подметил еще один ваш великий, «часть той силы, что вечно хочет зла и вечно творит благо». Заметь: творит благо. А вы все делите – тут дедуля с бородой, тут парнокопытное или непарнокопытное, в зависимости от фантазии художника, с хвостом и рогами.

Я осторожно, искоса взглядываю в его сторону – все опять как было – ни бороды, ни рогов.

– Так ты и он – ну, тот, который был в белой комнате, – вы с ним одно и то же? – Мой голос уже почти не дрожит.

– Знает ли левая рука о том, что делает правая? – Он опять покачивает бокал, любуясь игрой алых бликов. – Может, и знает. Но двигаться они могут независимо друг от друга.

– Так знает или нет? – Мне кажется, что я наконец нащупал нужный вопрос. – Почему я сперва оказался там, где все из света, а потом здесь, где только тьма?

Он опять молчит довольно долго. Прихлебывает вино, качает головой, хмыкает чему-то своему. Вздыхает:

– Вообще говоря, сам удивляюсь, почему ты попал туда. Где свет. Зачем тебе предоставили пресловутый второй шанс. Все-таки троих убил, а с тобой, вместо того чтоб отшлепать и в угол поставить, – мой собеседник усмехается, – нянчиться начали. Ума не приложу, за что к тебе такое внимание. Могу только предполагать. Воля к жизни и всякое такое. Потенциал у тебя и впрямь колоссальный, грех таким материалом разбрасываться. Но это лишь предположение, не более того. Левая рука может ведь и не знать, что делает правая. Так что у твоего, как бы это помягче назвать, спасения могут быть и другие резоны. Но вот почему ты здесь – практически в аду, – он кивает в сторону пляшущих в камине багровых языков пламени, – это как раз вполне очевидно.

– В аду? – Сейчас я пугаюсь уже не так сильно, как тогда, когда решил, что разговариваю с дьяволом. – Но ты же сам только что мне объяснял, что все это люди сами придумали. Разве ад существует?

– Ну, милый, – насмешливо тянет мой собеседник. – Я тебе объяснял, что человеческие представления далеки от реальной картины мира. Внешние представления, точнее. Очень уж они упрощенные. А так… – Он тянется к камину, выхватывает оттуда багрово горящий уголек, подбрасывает на ладони, любуясь, потом швыряет обратно. – Ад не ад, но всякие штуки, и малоприятные, надо сказать, штуки для плохих мальчиков – это да, они вполне существуют.

– А плохие мальчики, – с издевкой, с отвагой, порожденной безнадежностью, уточняю я, – это те, кто боженькины заповеди нарушает?

– Плохие мальчики, – назидательно повторяет дьявол, – это те, кто нарушает, а то и разрушает гармонию мироздания. Так что да, каждому по карме: одному в райские кущи, другому в адское пекло, одному в нирвану, другому пиявкой в гнилое болото.

– И чем же это я его нарушил? – все еще язвительно интересуюсь я. – Тем, что не стал великим актером?

Он пожимает плечами:

– Ну, это как раз не катастрофа. Не стал в этой жизни, стал бы в следующей. Да и не стал бы, тоже беда невелика, одним великим актером больше, одним меньше, подумаешь, какая потеря. Но! – Он делает паузу, как будто специально, чтобы я уяснил важность того, что сейчас будет сказано. – Тебе дали второй шанс. И даже неважно, что второй. Какой бы там ни был шанс, первый, второй, двадцать второй, но ты его благополучно профукал. Самоубийство, знаешь ли, нигде не поощряется. А совсем даже наоборот.