Олег Радзинский - Иванова свобода (сборник)

Консилиум собрали в большой полукруглой комнате, человек пятнадцать. Медсестра подвезла инвалидное кресло к освещенной изнутри панели, на которой крепились рентгеновские снимки моего черепа. Она меня везла медленно, и я успела рассмотреть комнату. Людей видела плохо: обрывки лиц, белые пятна халатов.

Кресло поставили вполоборота к столу, за которым сидели врачи, вообще ничего не видно. Передо мной кафедра, как для лекций. На меня никто не обращает внимания, говорят о своем. Не о медицинском – о человеческом.

Из разговоров поняла, что ждут главврача, Вячеслава Федоровича. Интересно, молодой? Жалко, меня в профиль посадили, мне в фас лучше.

Я не увидела – увидеть-то я боком ничего не могла, а поняла, что он вошел: все вдруг замолчали и как бы замерли.

Потом мужской голос, неприятный, с трещиной:

– Так, что у нас? Персистный вегетат в результате аноксии. Лечащий врач кто? Авдеева? Слушаем, Юлия Валерьевна. Давайте сразу с постоперационного периода.

Юлия прошла на кафедру, разложила бумаги и начала говорить обо мне, но как бы и не обо мне: я почти ничего не понимала. Она показывала на снимки и меняла их, помещая новые на подсвеченное изнутри стекло. Когда они успели их сделать? Не помню.

– А где заключение нейрохирурга? – прервал ее Вячеслав Федорович. – Кто писал заключение? Наша нейрохирургия или консультант?

– В конце, вместе с анализами, Вячеслав Федорович, – пояснила Юлия. – У нас имеются два заключения: и наше, и приглашенного нейрохирурга, из института.

– Ну и хорошо, – обрадовался главврач. – А, нашел. Так, поверхностное повреждение костей черепа и мягких тканей, без ушиба головного мозга. Мозговые оболочки без патологии, травма закрытая. Ну, очень хорошо, – снова сказал Вячеслав Федорович, – очень хорошо. А что там у больной – диффузное аксональное повреждение?

– Незначительное. – Высокий женский голос, почти детский, я раньше не слышала, но сидит от главврача далеко. – Имеется незначительное, но без субарахноидального кровоизлияния.

– Так хорошо же, – сказал Вячеслав Федорович, – очень даже ничего. Опишите терапию.

– В постоперационный период проводилось стандартное медикаментозное лечение, направленное на нормализацию функционального состояния головного мозга, снятие головокружения и беспокойства, – начала Юлия Валерьевна. – Использовался обычный спектр анальгетиков, седативных и снотворных препаратов: пенталгин, церукал, а также транквилизаторы – элениум и нозепам.

– Хорошо, – одобрил Вячеслав Федорович, – это хорошо. Переносимость нормальная, медикаментозные аллергии?

– Усваивомость препаратов в норме, без нарушений, – подтвердила Юлия Валерьевна. – По травматической симптоматике больная застабилизирована. Проведение курсовой сосудистой и метаболической терапии считаем нецелесообразным, поскольку больная не испытывает дискомфорта.

Вот как? Не испытываю дискомфорта? Откуда она знает, что я испытываю?

– Это хорошо, – трещинка в голосе как-то сгладилась, словно затянулась жирком, – это хорошо. А что по вегетату? Где у нас Лазарь Ефимович? Лазарь Ефимович!

– Постоянное вегетативное состояние, без перспектив. – Глубокий мужской голос, как Леонард Коэн или Высоцкий. Для меня такие голоса – смерть. Словно сначала в затылок подышали, а потом кончиком языка провели. Сразу мурашки по всему телу. Только сейчас я мурашек не чувствую.

– Артериальное давление снижено, дыхание аритмично, часто угнетено до поверхностного, температура тела понижена, – продолжал Лазарь Ефимович. Откуда он знает? Я не помню, чтобы меня осматривал мужчина с таким голосом. – Постоянный вегетат с возможным отказом самостоятельной дыхательной функции. Глоточные рефлексы подавлены, непроизвольное, неконтролируемое слюноотделение. Думаю, в течение месяца понадобится перевод на машину.

Что это значит? На какую машину? Я, конечно, плохо дышу, хриплю часто, но это оттого, что все время лежу. Когда начну вставать, то все установится.

– А это нехорошо, – расстроился Вячеслав Федорович. – Это означает, что мы ее выписать не сможем. Вы уверены, Лазарь Ефимович?

– Более чем. – Но какой голос! Какой голос! Интересно, как он выглядит? Не толстый? – Более чем, Вячеслав Федорович.

– Давайте послушаем лечащего врача, – предложил Вячеслав Федорович. – Юлия Валерьевна, ваше заключение?

– Я вынуждена согласиться с Лазарем Ефимовичем. – Еще бы: когда у мужика такой голос, любая согласится. – Двигательные функции невосстановимы, отсутствует способность к самопроизвольной ментальной деятельности, и наиболее вероятно, вскоре наступят ухудшения в контроле мозга над дыханием, что потребует респираторную поддержку. С таким прогнозом считаю выписку нецелесообразной: домашний уход невозможен, и отсутствие постоянного квалифицированного медицинского наблюдения может повлечь угрозу для жизни больной.

Домой? Они выписывают меня домой? Нет, наоборот, не выписывают. Неужели я никогда не буду ходить? Я все это время старалась их прогнозы не слышать, словно не про меня, но это про меня. Да что они, серьезно, что ли, – я теперь так буду всю жизнь, с боку на бок, с трубкой во рту?

А если выпишут, а дома все пройдет? Дома все может пройти, само. Я читала – бывает.

– Нехорошо, – сказал Вячеслав Федорович, – определенно нехорошо. Мы ее долго на машине держать не сможем, нам ИВЛ в реанимации нужны. А что семья, отказывается ее забирать? Вы с семьей говорили, Юлия Валерьевна?

Митя обязательно меня заберет: он без меня жить не может. Он меня не бросит, особенно сейчас, когда я беззащитна.

БЛАНШ. Теперь на одной беззащитности уже не продержишься: слабость – слабостью, а красота – красотой. А я уже не та.

А мне сейчас нужно на беззащитности продержаться: я уже не та. У меня, кроме беззащитности, ничего не осталось.

– Пока нет, Вячеслав Федорович. – Это Юлия, улыбается своими узкими губами, наверное. – Больной вскоре явно понадобится постоянная искусственная вентиляция легких, что в домашних условиях организовать нереально. Я считаю…

– Почему нереально? – перебил Вячеслав Федорович. – Если они состоятельные, могут купить механический ИВЛ с баллоном сжатого воздуха. А если деньги позволяют, пусть поставят дома индивидуальный мини-компрессор, как в больнице. Что думаете, Алла Петровна?

– Дома им, конечно, сложно будет с инвазивной вентиляцией возиться. – Алла Петровна – это писклявая, с детским голосом, но ее все слушают, сразу перестали шептаться. – Они ей интубационной трубкой гортань порвут.

– Так мы больной перед выпиской сделаем трахеостомию, – обрадовался Вячеслав Федорович. – Вставим канюль в трахею и подошьем. И не надо ни с чем возиться: трубка торчит из трахеи, куда легче.