Вадим Норд - Ошибка юной Анны

– Сначала пройдите обследование, – остановил ее Александр. – И, если уж говорить начистоту, то до начала операций мне хотелось бы… успокоить вашего папу. Заручиться если не согласием и одобрением, то хотя бы обещанием не мешать вам и нам.

– Лично мне он ничем помешать не сможет! – вскинулась Инга. – У меня на него иммунитет!

– Мне не хотелось бы, чтобы он вас нервировал в послеоперационном периоде и мешал нашей работе. Давайте возьмем тайм-аут до понедельника или вторника и подумаем, как нам его переубедить. Можно обсудить это с нашим психологом. Нателла Луарсабовна – прекрасный специалист, разбирается во всех направлениях психологии, опыт у нее огромный, вдруг она вам что-то дельное присоветует…

– Да я наперед знаю, что она мне скажет, – фыркнула Инга. – Но это она скажет мне, а не папочке.

– А есть кто-то, кто для него авторитет, к чьему мнению он прислушивается? – спросил Александр. – Скажем, дедушка?

– Дедушка давно умер. Что же касается авторитетов, то они есть. Это мэр, парочка его заместителей, которые поважнее, и руководитель папочкиного управления. Перед ними папочка ходит на задних лапках. Скажи папочке мэр, что для повышения ему надо пол изменить, он без колебаний на стол ляжет…

«Мэр и заместители? – подумал Александр. – Увы, это не вариант. Надо искать другой выход-способ…»

Босс и компаньон Геннадий Валерианович, узнав про ситуацию с Ингой, долго молчал, а потом осторожно спросил:

– А оно нам вообще надо?

– Надо! – уверенно ответил Александр, ожидавший такого вопроса (босса он давно успел изучить). – Во-первых, человек обратился к нам за помощью. Ключевое слово «к нам». В нашу клинику. Во-вторых, с трансгендерными операциями часто бывают подобные проблемы, и нам нужно учиться их преодолевать. Коль взялся за гуж, так не говори, что не дюж. Чем раньше мы научимся, тем лучше для нас. Ну и в-третьих, а, наверное, даже, во-первых, нам следует приучить всех к мысли, что давить на нас подобным образом недопустимо. Что это такое – пришел, чужой договор на стол выложил и велит считать его расторгнутым? Меня подобное поведение задевает…

– За живое! – уточнил босс.

– Ну не за мертвое же, – усмехнулся Александр.

– Могут быть сложности, – босс нахмурился и покачал головой, давая понять, что сложностей ему бы не хотелось; да и кому их хочется? – Я, конечно, не самый циничный человек и не стану спрашивать, стоит ли овчинка выделки, но на стадии запуска новой клиники сложности могут стать фатальными.

– Я все понимаю и надеюсь, что у меня получится решить проблему, не доводя до фатальных сложностей, – ответил Александр.

Ему вдруг пришла в голову очень хорошая мысль. Настолько же хорошая, насколько и простая. Из тех мыслей, которым положено приходить в голову сразу, но они почему-то всегда запаздывают. Хорошо, хоть, что на этот раз опоздание было небольшим.

– Сначала создается впечатление, что у человека плоховато с чувством юмора. Бывает так – хочется шутить, блистать остроумием, а ничего не выходит, потому что мать-природа чего-то там недодала, какой-то маленькой искорки, которая превращает плоскую глупость в смешную шутку, не хватает. Потом начинаешь подозревать, что мужчина просто не наигрался в подростковом своем детстве в какие-то игры. Упустил время. Невостребованное, не выплеснутое перебродило в душе и теперь периодически шибает в голову. Ничего, это пройдет… Я сумбурно объясняю, да? И только потом, когда все «благородные» объяснения бывают исчерпаны, приходит прозрение. Спадает с глаз пелена и стучит в висках ужас: как можно было связаться с таким моральным уродом? Хочется выть, биться головой о стену, кусать локти, рвать на себе волосы – ну как, как, как было можно? Где были глаза? Где был мой разум?

От надсадно-визгливого голоса соседки начала болеть голова. Можно было подремать, почитать, посмотреть фильм наконец, но вместо этого четыре часа пришлось слушать совершенно неинтересные жалобы на жизнь, родителей, мужа и подруг. В основном, конечно, на мужа. «Отныне и впредь стану в поездах и самолетах притворяться глухонемым датчанином», – пообещал себе Александр. Почему именно датчанином? Чтобы даже при помощи записок не пришлось ни с кем общаться, датского языка в России почти никто не знает. Да-да – глухонемым датчанином! А телефон отключить, чтобы не пришлось по нему разговаривать.

Сейчас бы какой-нибудь телефонный звонок был весьма кстати – не пришлось бы дальше слушать излияния соседки. Пусть бы кто-нибудь позвонил, а после можно было бы изобразить озабоченную занятость, сказать, что надо срочно отправить несколько писем и вроде как заняться делами. Пару-тройку писем всегда есть кому написать.

Но воспитанные люди стараются не звонить никому, без особой на то нужды, рано утром в субботу. Звонков можно ожидать часов в десять, не раньше, да и то вряд ли кто позвонит. А в двадцать пять минут одиннадцатого поезд прибудет на Московский вокзал, и там-то уж Александр точно отделается от назойливой собеседницы, которую будет встречать ее брутальный, малообразованный, недалекий муж, человек с замашками садиста (каких только интимностей в запале откровенности не выболтала соседка!) и странным чувством юмора. Начиналось все совершенно невинно: «Доброе утро. Вы не знаете, какая в Питере погода?» А потом как понеслось-поехало. Будь Александр писателем («инженером и знатоком человеческих душ», как выражался друг Андрей, слегка перефразируя Юрия Олешу), так ему бы эта неожиданная исповедь, возможно, могла пригодиться. Какой-никакой, а материал. Семейному психологу, наверное, тоже было бы интересно. Адвокат, специализирующийся на бракоразводных делах, непременно дал бы Марине (так звали соседку) свою визитку. Александр из вежливости слушал, кивал, время от времени вставлял краткие замечания вроде: «да, это так» или «нет, это не так». Невольно вспомнился чеховский рассказ, в котором главный герой, писатель или критик, убил пресс-папье докучливую посетительницу-графоманку и был оправдан присяжными. Ничего такого кровожадного Александр к соседке не испытывал и убивать ее, разумеется, не хотел, просто рассказ был в тему.

Четыре часа растянулись в целую вечность, но и вечность когда-нибудь заканчивается. На перроне Московского вокзала Александр высмотрел, к кому из встречающих подошла соседка. Столько узнал о человеке (можно сказать – сроднился с ним), что было бы странно не посмотреть на него. Ничего брутально-монструозного в облике соседкиного мужа не было – высокий очкастый блондин с интеллигентным лицом.

Августа пообещала к приезду Александра приготовить «что-нибудь из китайского». Из китайского так из китайского, Александр не возражал. Риск того, что Августе захочется приготовить мясо в остром соусе по-сычуаньски, был невелик (она, наверное, и поверить бы не смогла, что в блюдо можно класть столько перца), а все остальное Александр съел бы с удовольствием. Опять же, всплеск кулинарного азарта означал обед дома у Августы, а не где-то в ресторане. Это было весьма кстати, потому что домашняя обстановка как нельзя лучше подходила для запланированного Александром разговора. Он считал, что о «домашнем», то есть глубоко личном, лучше всего разговаривать в домашней обстановке. Впрочем, иногда и на природе хорошо – у реки или, скажем, в парке или в лесу.