Вадим Норд - Ошибка юной Анны

Он отхлебнул из своей кружки чаю и на секунду-другую зажмурился от удовольствия. Александр последовал его примеру. Чай и впрямь был очень хорош, согревал как тело, так и душу. Удержаться от того, чтобы сразу за первым глотком сделать второй, было решительно невозможно. Очень хорошо и уютно сидеть на удобном, не мягком и не жестком, а серединка на половинку, диванчике в маленьком кабинете с большим окном, смотреть на темную заоконную мглу и пить вкусный согревающий напиток.

– Напиток богов! – сказал Рыкалов, видя, что гостю понравился чай. – Еще бы меду ложечку, башкирского, да ординаторы весь слопали. Чудовищно прожорливые у меня ординаторы, все, что на стол ни выставишь, съедают подчистую. Благодаря им я в свои пятьдесят строен аки кипарис. Может, и разъелся бы, да не с чего. Дома два сына и вечно пустой холодильник, на работе – рота ординаторов и такая же ситуация с холодильником. Ем досыта только в гостях, такая вот оказия.

Говоря это, он улыбался, и Александру стало ясно, что доцент Рыкалов человек хороший, добрый и, судя по всему, неглупый. У глупых людей не бывает умного взгляда. Величественно-напыщенным их взгляд бывает часто, а умным – никогда. «С таким можно говорить прямо», – решил Александр и сказал:

– Я себя, Федор Васильевич, чувствую примерно как сиамский посол при дворе Людовика Четырнадцатого. Не могу понять, что тут у вас происходит. Намеки туманны, но что-то за ними кроется. Господин Званский сказал, что вы сориентируете меня на местности. Сам этим заниматься не захотел. Вадим Родионович тоже ведет себя немного странно. Сказал, что это он предложил Званскому мою кандидатуру. А разве вправе он в такой ситуации предлагать экспертов по своему выбору? И чего-то он недоговаривает, во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление. Может, вы проясните ситуацию?

– Сориентировать? – усмехнулся доцент. – Это можно. Начну со Званского. У него есть одна весьма неподходящая для следователя черта – он любит спокойствие. С такой любовью надо в архиве работать или в музее каком-нибудь. Спокойствие для Званского – высшая ценность, а кредо его таково: «Отстаньте от меня и делайте что хотите!» Беспокойных дел он не любит, а это дело определенно беспокойное, резонансное. Нынче принято обвинять нас, докторов. И взяточники мы, и пофигисты, и бездари тупые… Один наш театр, малоизвестный, но очень современный, уже репетирует пьесу про врачей-убийц. По свежим, так сказать, событиям. Все решили, что кто-то непременно должен быть виноват, хотя следствие не закончено и суда еще не было. Пришла здоровая женщина в клинику, чтобы форму носа исправить, и умерла во время операции. Здоровая же, а умерла. Непременно врачи виноваты. И ведь не объяснишь людям, далеким от медицины, что такое операция, что такое наркоз, и как вообще оно бывает. Я никого не обеляю и не навязываю вам какой-то точки зрения, я просто говорю о том, что и там, и там, – Рыкалов указал пальцем сначала в окно, а затем в потолок, намекая на общество и властные структуры, – хотят видеть, как виновные будут наказаны. И вот тут начинается вторая часть мерлезонского балета. Кого именно считать виновным? А если учесть, что на докторе Качалове держится вся мерзляковская клиника…

Александр не сразу вспомнил, что фамилия Вадима Родионовича Мерзляков. Ничего удивительного – обилие впечатлений, усталость, горячий чай с крепким бальзамом.

– …то велик соблазн сделать козлом отпущения Словоходова или Шишманникова, но вероятнее все же Словоходова. Короче говоря, не в чем мне вас ориентировать. Просто скажу, что Званский боится неприятностей и потому хочет иметь железное доказательство вины врачей, всех или кого-то одного. Версии с неблагоприятным стечением обстоятельств он не захочет придерживаться даже в том случае, если она будет подтверждена. Народ жаждет крови, то есть – отмщения! Большие пальцы вниз! [9]

Зазвонил один из двух телефонных аппаратов, стоявших на столе. Рыкалов снял трубку, выслушал, что ему сказали, и встал. Александр тоже встал, потому что без объяснений догадался, что коллегу срочно вызывают к кому-то из пациентов.

– Я же не только пластикой занимаюсь, – сказал Рыкалов, разводя руками. – Всем понемножку приходится. Рад был познакомиться, Александр Михайлович, вы мне завтра позвоните в середине дня.

– Непременно, – пообещал Берг.

Александр приготовился к длительному стоянию на ветру, но ему повезло: едва он вышел на улицу, рядом остановилось такси, из которого, кряхтя, охая и поминая откровенно недобрыми словами какого-то Ваню, начала выбираться очень полная женщина, закутанная в серый пуховый платок. Александр помог ей выбраться, достал из салона пакеты, а затем уселся на переднее сиденье и попросил отвезти его в гостиницу.

– Цэпочка! – сказал водитель, в котором без труда угадывался уроженец Средней Азии.

– Что? – переспросил Александр. – Какая цепочка?

– Хорошая, – улыбнулся водитель. – Один пассажир вышел, другой сел. Цэпочка или канвейр. Всегда бы так было…

«Сейчас отогреюсь под горячим душем, затем позвоню маме и Августе и завалюсь спать», – думал Александр, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Он успел сделать только один звонок, когда в дверь постучали.

– Кто там? – не подходя к двери, спросил Александр, думая, что кто-то ошибся номером.

– Это я, Вадим Родионович, – послышался из-за двери знакомый голос. – Простите, что без предупреждения, Александр Михайлович, но у меня к вам важный разговор.

«Виделись уже сегодня, могли бы и о важном поговорить», – подумал Александр, поднимаясь из кресла. Он решил, что переодеваться нет смысла, запахнул поплотнее махровый халат, надетый после душа, и впустил незваного гостя, очень надеясь на то, что разговор будет коротким.

Увидев Александра в халате, Вадим Родионович изобразил смущение (именно что изобразил, по глазам было видно) и принялся заверять, что он «всего на минуточку». Но в кресло усаживался основательно, даже поерзал немного, чтобы сидеть было удобнее. Закинул ногу на ногу, сцепил пальцы в замок на животе – поза обороны. Александр понял, что разговор предстоит непростой, но с выводами не спешил. Соблюдая правила гостеприимства, предложил кофе или чай. Вадим Родионович ответил, что с удовольствием выпил бы кофе. Александр заказал в номер два двойных эспрессо.

– Хорошо вы устроились? – начал разговор Вадим Родионович.

– Как видите, – Александр обвел рукой вокруг себя.

Номер был самым обычным, с небольшой претензией на роскошь в виде затейливой люстры с плафонами-лилиями и «богатого» летнего пейзажа на стене вместо положенной в гостиничных номерах абстракции. В холодном феврале пейзаж не грел душу, а выглядел откровенным издевательством.