Наталия Терентьева - Маримба!

– Кать?

– Я отказалась.

– Точно?

– Точно. Мне трудно было отказаться. Я бы с удовольствием с ним пошла и понаблюдала бы, как он в меня влюбляется, влюбляется снова… Он так мило краснеет, ты помнишь… Сейчас, конечно, не так… Он, по-моему, много курит, у него проблемы из-за этого в клубе… ну… в ресторане этом. Выбегает все время, там специальное место такое, ужасное есть, для курильщиков, у помойки… Потом что-то брызгает в рот, и на себя одеколон…

– Кать… – Я во все глаза смотрела на свою дочь. – А как ты это все увидела? Ты с ним стояла… у помойки?

– Нет, – засмеялась Катька. – Я же запахи все слышу почище тебя, мам, ты что? Какофония! Табак, фруктовый, знаешь, литовцы любят, гадость такая, резкий одеколон и мята – все вместе.

– Но в целом он симпатичный, да? – все же уточнила я, потому что видела довольную Катькину физиономию.

– В целом, увы, да, мам.

– В душе тренькает? – уточнила я.

– Да тренькает! В том-то и дело! – вздохнула Катька. – Не было бы деток и Кристины…

– А… номер телефона ты ему свой дала?

– Нет, но это же не проблема, мам. Кому сейчас телефоны нужны! Все мы в сетях, ты же понимаешь. Вот уже… – Она показала мне свой айфон. – Пишет вовсю…

– Со смайликами? – вздохнула я.

– Куда ж без них, – махнула Катька рукой. – Все, мне, кажется, несут кофе с плюшками. Ура. Вот, смотри, я тебе сейчас покажу своих… товарищей по сумасшествию, которое мы собираемся снять… – Катька подняла планшет и мне по очереди помахали рукой три симпатичных американца, один из них – Боб, который «подбивается» к Катьке. Который? Негр? Но она не говорила, что он – негр. Может, просто не говорила?

– Hi, ma’am! – весело сказал мне негр. Красивый, на Эдди Мёрфи в молодости смахивает. Древняя нация, когда-то властвовала на земле, обожаю красивых негров, фигуры – загляденье, спортивные, музыкальные, веселые, поют, танцуют, талантливые… Но нам негра не надо. Все потомство будет на десять поколений Ганнибалы.

– Hi! – помахала я в ответ негру, точнее, афроамериканцу.

– Hallo! Hi! – оживились двое других. О, тоже ничего. Породистые. Намешивается, намешивается в них разная европейская кровь, а получаются породистые физиономии. У некоторых, конечно, как у дегенератов – маленькие глаза, безносые… Но и у нас такие есть. А в целом американцы на лицо как-то правильнее наших межрасовых и межнациональных замесей, к моему огромному сожалению.

– Скажи им, что русская мама просила хорошо себя вести! – попросила я Катьку.

– Мам… – весело засмеялась Катька. – Скажи сама! Ты что!

– Ну, давай…

Я пару минут поболтала с американцами, с ужасом чувствуя, что не все их шутки понимаю на сто процентов. Но я понадеялась, что ничего плохого они мне не сказали. Один, светловолосый, все старательно улыбался. То ли американец в квадрате – его с детства научили жить, улыбаясь, – то ли он и есть Боб… Ослепительная улыбка, вроде даже что-то славянское есть в лице… Я тут же одернула себя. А даже если есть, и что?

– Ла-ди! – сказал он.

Я не поняла, но услышала Катькин смех, и потом ее лицо появилось рядом со светловолосым янки.

Американец тоже смеялся, хлопая совершенно иностранными глазами. Даже если бы он молчал, было бы понятно – чужой нам человек, не русский, другой. В голове – другое, в душе – само собой. Как только Катька с ними общий язык в творчестве находит? Но находит же… Ведь то, что внутри, глубоко спрятанное, незащищенное, самое главное – все такое же: жизнь, смерть, любовь, ненависть, предательство… Катька любит говорить о главном, о самом-самом главном… Смело, ярко, искренне. Посмотрим, что там у нее получится сказать, в благополучной, сытой, самонадеянной Америке…

– Лади! – повторил тем временем улыбчивый американец.

– А! – догадалась я. – Лады! Sure! Лады! Молодец, Катька!

Да, вот он и есть Боб, скорей всего. Очарованный умной красоткой Катькой… Значит, вот кого мне опасаться, на кого колдовать вечером, чтобы Катька в него не влюбилась и не надумала остаться в Америке. Колдовать, если я вернусь…

Уф! Я глубоко вздохнула, накинула куртку и решительно выбежала из квартиры.

У Катьки всегда было полно жалельщиков – ее жалели за то, что у нее есть я. Наша дружба многим со стороны казалась гиперопекой. Я сама даже иногда начинала сомневаться – не вру ли себе. Может, отпустить мою лодочку? Пусть плывет себе, как плывет, переворачивается, сбивается с пути, снова плывет… Авось – выплывет. Но я свою единственную драгоценную дочку не смогла пустить на авось, несмотря на ценные советы опытных подружек, приятельниц. Данилевский в этом всегда был за меня. «Двадцать один год! – советовал он мне отвечать на все недоуменные взгляды и вопросы. – Двадцать один год нужно ребеночка охранять. Вот все кости сформируются, зубы мудрости вырастут, получит право избираться президентом России, – тогда добрые родители и благословят на свободное плаванье. А пока…» Я не всегда была уверена, что мы с Данилевским правы. Но поступать по-другому не могла.

Цена ответа – годы. Годы прошли, и я точно знаю – нет, жалельщики были не правы. Мы дружили и продолжаем дружить. Когда пришла пора, я ее отпустила. Вот, в Америку отпустила. Чуть с ума не сошла, когда ехала из аэропорта. И пока она была в воздухе. И еще пару дней, когда физически чувствовала – она слишком далеко. Она раньше так далеко одна не ездила. На практику ездила в Одессу с курсом. В Финляндию ездила одна на пару дней. Захотела вдруг и поехала. Вернулась с интересным материалом, сделала из него курсовую работу. Но на самолете, да за океан… Так отпустила же. Пусть плывет моя рыбка, моя лодочка. Пусть плывет, а я… А я полечу.

Я ехала в другую сторону от пробки, мне повезло. Добралась быстрее, чем думала. Кажется, где-то здесь.

– Ма-ам!.. – Веселый голос Катьки застал меня врасплох.

Инструктор покачал головой.

– Нет, выключайте телефон, надо собраться, лезьте, лезьте, – он слегка подтолкнул меня в самолет.

– Катюнь, перезвони мне через… – Я обернулась на инструктора, он только развел руками. – Через пять минут, хорошо? Сейчас не могу говорить. Ровно через пять.

– Да вы что! Выключайте телефон, даже не думайте!

– Нет, – я поглубже сунула телефон в нагрудный кармашек.

– Ну что за детский сад, в самом деле! Нельзя ни о чем постороннем говорить, надо сконцентрироваться на том, что вам предстоит. И высоко, связи не будет…

– Будет связь, – почему-то сказала я. – И я соберусь. Я вообще собранный человек. И ответственный.

– Да? – улыбнулся инструктор, закрывая за собой дверь.

– Да, мне дочка из Америки звонит. И еще… – я помедлила. Почему-то мне не захотелось сейчас говорить этому симпатичному, крепкому, молодому… или просто моложавому… не пойму… инструктору, что у меня сегодня такая круглая дата. – У меня день рождения.