Елена Чижова - Планета грибов

Упрямо пытаясь справиться с дрожью, думает: именно беспомощные. За каждой мелочью звали каких-то работяг. Платили не торгуясь. Те пользовались, задирали немыслимые цены. Даже я понимала. Лет с пятнадцати договаривалась сама. Просто назначала цену. Не нравится – найму другого. Работяги становились шелковыми. Не было случая, чтобы кто-нибудь отказался…

А еще – их гости. Всегда с ночевкой. Утром слонялись по участку, сидели на веранде, пили чай, как будто не решались уехать. Просто встать и уехать. Тех, кто явился впервые, приходилось провожать. Тащиться до самой станции. Впрочем, родителей это не пугало. Любили прогуляться – хоть до станции, хоть по лесу, до линии Маннергейма… Говорили: надо сходить, продышаться, в лесу особенный воздух. Чем он особенный, если дача, считай, в лесу?..

Она ныряет под одеяло. С головой, как в юности, лишь бы не слышать дурацких разговоров, пересыпанных интеллигентным матерком. Как-то спросила: зачем ваши гости ругаются? Мать всплеснула руками: боже мой, что ты выдумываешь! Отец попытался объяснить: «Пойми, в данном случае это – совсем другое. Существуют разные уровни языка. Когда культура речи достигает определенного уровня, бранные слова воспринимаются как эмоциональные всплески. Своего рода – игра. В каком-то смысле их просто не слышишь…» – он обернулся к матери. «Да, я тоже не слышу…» – мать подтвердила охотно.

Однажды сказал: «Ты – взрослая девочка. Должна понимать: то, что говорится за нашим столом… Об этом нельзя с посторонними».

Усмехнулась, потому что подумала: посторонние – это вы. И ваши гости.

Смотрели, как дочь собирает грязную посуду: тарелки, кофейные чашки. Пустые рюмки оставляли где попало. Окурки по всему участку: ходила, собирала в ведро. Никто не заставлял. Но проще собрать и вымыть, чем ходить мимо, дожидаясь, пока мать наконец раскачается.

Села, вытянула ноги. Косточки снова опухли. Забыла принять мочегонное. Роясь в сумке, пыталась нащупать телефон: «Черт! Забыла в машине…» – с вечера даже не вспомнила. Будто и вправду вернулась в прошлое, в котором нет ни мобильников, ни неотложных дел. Отец говорил: здесь, на даче, как будто выпадаешь из жизни. По утрам, когда открываешь дверь, видишь этот тихий свет. Чувствуешь воздух, первозданный, будто льющийся неизвестно откуда. Райский. А ты стоишь и пьешь: глотками, словно ключевую воду… Неужели не ощущаешь? Это же так просто: иллюзия полноты.

Отводила глаза. Вот именно: не жизнь, а сплошная иллюзия…

В просвете занавесок голубеет небо, мягкое, еще не тронутое жарой. Она пытается раздернуть пошире. Ржавые ходунки впились клещами. Паутина по углам, на подоконнике мушиные трупики. Усилием воли заставляет себя не смотреть .

Позавчера, планируя дела, раздумывала: может, отправить кого-нибудь вперед. Пару молдаванок – здоровые бабы, дня за два бы управились, навели порядок. По крайней мере, приехать в чистый дом. Ни грязи, ни пыли. Потом представила: ходят, разглядывают… Посмеиваясь, собирают материнские салфетки…

«Так, – защелкнула косметичку. – Теперь – кофе, – тут только сообразила: не на чем варить. – Где ж эта плитка?.. А вдруг не работает?..» – вышла на крыльцо.

Лебеда, крапива… И раньше было запущено, теперь совсем заросло. «Мы – городские жители. В наших генах этот навык отсутствует – умение работать на земле». Возражала, приводила в пример соседей: «Тоже городские. Просто пашут как папы Карлы ». Отец поправлял: «Итальянские мужские имена не склоняются: папы Карло, о папе Карло…»

Пример соседей не действовал. Мать кривилась: «Только этого не хватало: стоять кверху задницей над грядками!» Отец подводил политическую базу: «Пойми, наше государство не справляется с продовольственной проблемой. Вот и выделяет участки. Чтобы граждане сами обеспечивали себя овощами. Лично я под эту дудку плясать не намерен».

Заросший участок – безупречная гражданская позиция.

Лет в шестнадцать приняла первое важное решение: сразиться с этим безруким драконом – разбить цветник.

Рассада продавалась на рынке. Были б деньги, купила бы у бабок.

Соседка удивилась: «В июле? Поздно, не приживется…»

«Приживется, – ответила уверенно. – Вот увидите. Я буду ухаживать». Соседка улыбнулась, но потом дала: много. Разных. Выкапывая, объясняла: эти – на свет, эти – в тень. Слушала внимательно, старалась запомнить. Практические знания. Вроде секретного оружия против родительских неумелых генов. «Ты, доченька , если что – не стесняйся, приходи».

Конечно, это она понимала и тогда: доченька – всего лишь слово, простонародное обращение. На крыльце сидел мальчик – их сын. Вечно с книжкой, пока родители надрывались в огороде. Теперь, после этого слова, подумала: я бы помогала. Не сидела как пень.

Единственное лето, когда на родительском участке выросли цветы. Все-таки прижились. Выходя на крыльцо, любовалась своей собственной клумбой. Родители ахали: «Красота!!» Как будто дело в красоте. Да, и в красоте. Но главное – сумела, справилась. Значит, не гены. Если принять решение – все получится. На следующий год на цветы времени не было: сначала выпускные, потом вступительные. Но те цветы – самый первый случай. Потом ее жизнь уже никогда не была прежней.

Родители настаивали на филологии. Ответила, как отрезала: «Я – в торговый». Мать хваталась за сердце: «В нашей семье! Господи… Мы – не торгаши!» Отец пытался переубедить: «Сама пожалеешь. Торговля… – морщился, подбирая определение. – Купи-продай… Мещанство засасывает. Быстро, не успеешь оглянуться. Ты – девочка из интеллигентной семьи… Духовные потребности… Пойми, это все – грязь!»

– Не грязь, а земля.

Лишь бы отстали.

Они и отстали. Вроде бы смирились, оставили в покое. Но все равно чувствовала барьер, полосу отчуждения. Даже их друзья. Раньше всегда спрашивали: как в школе, как оценки? Теперь, когда собирались, разговаривали о чем угодно, кроме ее учебы: «Как в доме повешенного…»

Она оглядывает соседский дом, не подающий признаков жизни: «Скорей всего, живы. И она, и муж. Работали на воздухе. По ночам никаких гостей… Этот мальчик, как же его?.. Саша… Володя… Леша?..»

Мысль о соседском сыне становится фоном, на котором уже разворачиваются другие, насущные: «Съездить в ДЭК, нанять людей. Пусть хотя бы выкосят. Белорусов или этих, западенцев. Только не наших алкашей. По уму, надо бы покрасить. Хотя бы времянку: а то сарай сараем. Создать приличное впечатление. Покупатели – идиоты, особенно бабье. Смотрят на всякую ерунду… – Оглядывая вагонку, шелушащуюся старой краской, вытаскивает сигарету, раздраженно щелкает зажигалкой. Без кофе сигарета кажется горькой. – Шифер – тоже. Наверняка растрескался. – Края шиферных листов, выщербленные, будто обкусанные огромными зубами. На месте укусов чернеет рубероид. – Нет. Заводиться некогда. Ни с крышей, ни с краской. Слишком мало времени…»