Елена Чижова - Планета грибов

Открыла сумку, вынула листок: список необходимых документов. Первым пунктом: кадастр . В районном центре работает специальная контора. Позавчера нашла в Интернете: улица Клары Цеткин. Дозвонилась. Слава богу, можно по срочному тарифу. Приедут, сделают съемку. Дня через три оформят полный пакет. «Скажу: готова доплатить отдельно… Да, еще какой-то квиток. Или – бланк? Девица сказала: розовый ».

Дачные бумаги лежали в синей папке. Перебрала тщательно, по одной. Перезвонила конторской девице. Та: ищите. Розовый бланк, выдавали всем.

Уже выйдя за калитку, вспомнила: вынести белье. Просушить на солнце. После зимы все влажное: и одеяла, и подушки…

Ты – дочь писателя .

Оборачивается: отец стоит на крыльце. Стоптанные задники. На губах – блаженная улыбка. Потягивается, вскидывая руки…

«Только этого не хватало!» Оглядывает пустое крыльцо. Решительно идет к машине, открывает дверцу.

Даже ей было понятно: не писатель, а член Союза писателей. За всю жизнь – один роман. Сто лет назад, в журнале «Юность». Мать собирала рецензии, складывала в папку: «Слава богу! Наконец твое имя звучит». Звучало, но недолго.

Нет, дело не в деньгах. Как-то он всегда зарабатывал: выступал на заводах. Однажды, ей было лет десять, взял с собой. Ее посадили с краешку, во втором ряду. Отец рассказывал о своей жизни: работал в газете, потом решил стать писателем. Сказал: писатели – инженеры человеческих душ. Дома он так не говорил. Но ей понравилось: как будто большой завод, на котором делают души. В конце все зааплодировали. Она тоже аплодировала, но не так, как все, по-другому. С гордостью: я – его дочь. Казалось, все смотрят и завидуют.

– Ну вот, теперь не успею. Думала забежать в стол заказов. Ты-то успела?

Женщины разговаривали между собой.

– Да тоже не успела, как раз шла, а тут Алексеич: писатель, мол, приехал. Я и так, и этак… А чего сделаешь, раз попалась. Теперь уж после смены.

– После смены хороших не останется. Разберут. Не знаешь, по сколько в одни руки? Мне бы две надо, у Петра день рожденье. Добро бы знаменитый, а то присылают невесть кого… Пикуля, небось, не пришлют.

– Так он и сам не приедет. На Пикуля-то я с удовольствием…

Вечером спросила: «А Пикуль – хороший писатель?» Отец поморщился: «Плодовитый». – «Он тоже инженер человеческих душ?» Удивился: «Где ты набралась таких глупостей? Хотя… – махнул рукой. В дверях обернулся: – Не знаю, как бы тебе объяснить… Иногда нам всем приходится говорить такие вещи… не то чтобы стыдные…»

Сотрудничал с каким-то журналом, но это позже, ей было лет пятнадцать. Отвечал на письма, писал рецензии на самотек. «Откуда их столько?» – не договаривала: идиотов, вообразивших себя писателями. «Талант надо поддерживать, бездарность пробьется сама», – веско, словно сам же и родил эту непреложную истину. Едва сдерживалась, чтобы не спросить: а ты? Ты-то почему не пробился?..

В городскую квартиру они приходили довольно часто. Назывались: молодые писатели . Бородатые, лет по тридцать – на ее тогдашний взгляд, старики. Возился как с родными. «Когда вырастут, станут как ты?» Ее ехидство отец пропускал мимо ушей. Отвечал серьезно: «У каждого писателя своя судьба». – «А у читателя – не своя?» – «Иногда своя, но, как правило, общая…»

Вечно строил планы, делился с матерью сюжетами будущих произведений . Слово, от которого бросало в дрожь. По утрам сидел на чердаке. Называлось: отец работает. Когда спускался к обеду, мать всегда интересовалась: ну как? Кивал: сегодня работалось неплохо.

Спалось, работалось, жилось – сплошные безличные формы, словно от самого человека ничего не зависит…

Мобильник ворохнулся, подавая признаки жизни.

Один неизвестный, остальные – ничего срочного. Поворачивает ключ зажигания. Под шинами хрустят ветки. Поелозила, усаживаясь поудобнее.

Корни, кочки, камни… Выворачивая на грунтовую дорогу, думает: хорошо, что не паркетник. И как не распарывают днища? Этим местным плевать: не ровняют, не убирают. Правление даже не чешется. Прошлым летом слупили десять тысяч. Позвонила, поинтересовалась вежливо: с какого такого перепугу? Бухгалтерша: потери в электрических сетях, вывоз мусора, дорожные работы. Ну, и где их работы?..

По правую руку начинается тропинка: вниз, вдоль оврага. Та самая. Однажды – «Сколько же мне было?.. Лет пятнадцать…» – отказали тормоза. Велосипед понесло по кочкам. Впереди – старуха с коляской. Крутанула руль. Вниз, в овраг, сдирая колени и локти.

– Сволочи! Разъездились! Ездют! – старуха орала дурным голосом. Сквозь боль думала: я не виновата… Я же спасла…

Спасенный младенец пучился бессмысленными глазками.

Еще долго снилось: кровь, старуха, перевернутая коляска. Младенец – неподвижный, как сломанная кукла. Просыпалась в холодном поту. Потом вроде бы забылось. Год назад ехала по поселку, не здесь, в Репино. Впереди старуха с коляской, далеко, метров пятьдесят. Вдруг, будто что-то сместилось, вступило в голову. Дала по тормозам. Казалось, в последнюю секунду. Мотор захлебнулся и заглох. Сидела, ужасаясь себе: что это?.. Что со мной?..

Потом еще и еще: вдруг, ни с того ни с сего, начинали трястись руки. Останавливалась где придется. Включала аварийку. Сидела, приходя в себя. Дожидаясь, пока это пройдет. Одно время подумывала о том, чтобы нанять водителя.

Переваливая через рытвину, джип выбирается на асфальт. «Хватит. Я справлюсь. Уже справилась».

Она сует руку в бардачок. Надевает очки, будто опускает забрало.

Глядя на мир сквозь темные стекла, откидывается на сидении. Выезжает на асфальтовую дорогу. С удовольствием, чувствуя мощь – прирученную и послушную, – жмет на газ… —

«Что-то плохое… Вчера… – в полудреме, еще не вполне проснувшись, он попытался сообразить. – Да. Замок… Снова тащиться в ДЭК… – пошарил, нащупывая часы. Под руку попалась книга, потом очки. – Четверть девятого…» – спустил ноги. Поелозил по полу, попадая в тапки, прислушиваясь к шуму мотора. Шлепая стоптанными задниками, липнущими к пяткам, подошел к окну.

Выглянул, скрываясь за занавеской: напротив соседского участка разворачивался черный джип. «Соседи. Уже уезжают?.. Сто лет не приезжали…»

Оделся и, предвкушая радостное мгновение, когда жизнь, еще не вошедшая в силу, медлит, замерев у крыльца, вышел на веранду. Стенные часы показывали свое собственное время: без пятнадцати три. Не то день, не то ночь. Сколько раз собирался поменять батарейку… Отвел глаза виновато и открыл дверь.

Вдохнул еще сонный, еще тихий и мирный воздух.

Оглядел близкие сосны, перешагнувшие за кромку леса, скользнул взглядом по кустам, сбившимся в стайку: казалось бы, все осталось прежним – ни шума, ни скрипа, ни малейшего дуновения, но что-то неприятное будто стояло в воздухе. Повернул голову и обмер.