Александр Смоленский - Дефолт совести

– Можно я продолжу?

Подобной прыти от генерала, похоже, не ожидал никто. Президент с нескрываемой улыбкой лишь следил за происходящим. Подобная пауза была ему на руку, можно было ещё подумать кое о чем. Поэтому в ответ он лишь кивнул.

– Поймите, наконец, что больше всего возмущает президента, всех нас в деятельности членов этого вашего фонда?! – продолжил Кушаков, все ещё продолжая давить на плечи Егорова. – Эти сволочи под видом защиты демократии ведут против нас самую настоящую холодную войну по всему фронту. И делают это, заметьте, на наши же деньги, украденные здесь же, в России!

«Что за новый поворот? – подумал Зубр, услышав про отмывку денег. – Только этого ещё не хватало. У Кушакова, видно, полная каша в голове. Впрочем, если бы так…»

– Так что теперь, Юрий Титович, настал час истины! Все эти годы Россию беззастенчиво унижали, грабили, растаскивали на куски. В том числе и с вашей помощью. А такие сволочи, как Блейк-Корсар, только потирали руки! Пора возвращать долги, Юрий Титович… – Кушаков огляделся, чтобы уловить, какое впечатление произвёл его страстный монолог, – …грехи перед родиной искупать! Вы должны как ни в чём не бывало продолжить свою тайную миссию, но только уже в тесном контакте с нами. Вы обязательно должны остаться в альянсе не только с фондом, но и с доморощенными демократами.

– По поводу демократов не надо меня уговаривать. Я ведь тоже, как вы выразились, доморощенный демократ. И от демократических идей никуда не сбегу. Предателем я никогда не был, – с максимальным достоинством ответил Егоров, сбросив наконец руки Кушакова с плеч. – А что до фонда, то не вижу теперь в этом большого смысла. Ведь иерархов уже физически нет! После событий на острове выжил только один голландец, да и тот скорее всего уже не у дел… Гудвин? Я вряд ли буду ему полезен. Видите ли, у нас с ним обоюдная идиосинкразия. Насколько я понимаю, госпожа Гордон в этом смысле может оказаться много полезней меня. Например, если понадобится взорвать само логово Блейка с его архивом, агентской базой и прочими «достоинствами».

– Стало быть, не желаете пойти по пути спасения вашей грешной души? – угрожающим тоном спросил Кушаков. – На женщину киваете. Мы с ней сами как-нибудь разберёмся.

«Тоже мне Папа Римский нашёлся! – уже хотел было огрызнулся Зубр. – Лучше б о своей душе думал. Представляю, как они с женщиной будут разбираться».

Но вслух произнёс другое:

– Спасибо, конечно, за заботу о моей душе, но что-то мало верится в её искренность…

– Как вы только что выразились – я, мол, никогда не предам интересов демократии. Так, кажется? – будто чтото вспомнив, спросил президент.

– Совершенно верно, – подтвердил Зубр, не понимая, куда тот клонит.

– Не надо никого предавать. Хотя жизнь не раз убеждала меня в том, что предательство, как правило, всего лишь вопрос времени. Но это так, ремарка.

– Только не тогда, когда речь идёт об идее. Я сейчас абсолютно искренен.

– А в мою искренность вы верите? – совсем уж неожиданно для Зубра спросил президент.

– Извините, но в абстрактную веру я уже давно не верю. Если вы имеете в виду нечто конкретное, что не уязвляет моё самолюбие, то внимательно слушаю.

– Тогда предлагаю завершить нашу встречу в данном формате. Я бы хотел остаться с Юрием Титовичем наедине. Но вас, господа, пока прошу дождаться завершения нашей беседы, – объявил президент.

– Мы будем поблизости, в большой переговорной, – услужливо сказал Крутов. – Пойдёмте, товарищи…

– Прошу прощения, господин президент. И у вас, господа, тоже. Но я всё же хотел бы объясниться. Но не в формате допроса и угроз, которые на меня тут обрушились, – твёрдо сказал Зубр.

Все в ожидании уставились на президента.

– Надеюсь, это не будет вашим последним словом, – сострил тот, вновь усаживаясь в кресло.

– Спасибо. Вы, господа, обязаны знать, почему я на время связал своё имя с фондом будущих поколений. Мне уже немало лет, а до сих пор иногда проклинаю свои университеты. По одной простой причине. Они дали мне право сомневаться во всём. Например, в своей правоте. Или в вашей…

Егоров несколько вызывающе посмотрел на президента, но тот, к его удивлению, внимательно слушал и что-то чиркал в своём знаменитом блокноте.

– А ещё я, возможно, гораздо раньше многих здесь присутствующих стал сомневаться в марксизме-ленинизме. То есть, называя вещи своими именами, в ещё некогда незыблемых устоях нашей страны. Согласитесь, господа. Удивительная штука жизнь. Два бородатых умника придумали новое царство на земле, а третий, тоже, кстати, бородатый, не придумал ничего лучше, как построить это царство, в кавычках, разумеется, в России.

«Сталина на него нет, – в этот момент разозлился генерал Кушаков на самого себя за то, что ему приходится эту мерзость слушать. – Сталин бы показал, где раки зимуют».

– С той достопамятной поры Россия, как мне представляется, рассматривается человечеством как одна гигантская лаборатория, – продолжал Зубр. – Но бог с ним, этим человечеством. Хотя тоже обидно… Впрочем, гораздо обидней то, что мы сами, живущие в этой стране, продолжая насиловать теоретические наработки бородачей, довели страну до ручки. А что делать, если все мы в своей стране всего лишь добровольные лаборанты? Даже вы, уважаемый президент! Такое складывается ощущение, что кто-то сверху заказывает лабораторную работу, вы мобилизуете нас, а мы – рядовые лаборанты – спешно пытаемся её выполнить. При этом все дружно сознаём, что наша работа никому не нужна. Мало того – просто вредна.

«Чертовски умён этот „лаборант“ с гарвардским дипломом, – с удивлением подумал президент, – и абсолютно раскован. И держится свободно, словно не в Кремле, а на лекции перед первокурсниками. Даже несмотря на то, что его упрятать в Лефортово ничего не стоит. Только дай отмашку Беркутову. Можно понять Корсара, когда тот остановил свой выбор именно на Егорове. Потому что только свободных людей можно делать своими союзниками. Так что этот „лаборант“ вещает любопытные мысли». Президент старался не пропустить ни слова из того, что говорил Егоров. Он даже не пытался мысленно спорить с ним. Надо сначала дослушать. Хотя, собственно, с чем спорить?

«Лаборант» между тем продолжал:

– Порой мне кажется, что проклятие, которое висит над страной, никогда не кончится. Одни, правда, считают, что проклятие можно снять, захоронив чучело, лежащее в сердце страны. Чушь! Тогда надо закопать сразу нас всех, примерных и бездумных лаборантов. Вы, господа, похоже, ещё не поняли, почему я стал работать с фондом? Всё очень просто. Поскольку однажды вдруг подумал, что Блейк хочет развалить как раз не страну, а ту самую лабораторию, в которой мы все живём… Не знаю уж, прав – не прав, но я увидел в этом единственный путь закончить затянувшуюся лабораторную работу и в одностороннем порядке уволить себя из лаборантов.