Галина Артемьева - Чудо в перьях (сборник)

Вот тут-то звезда, под которой он родился, позаботилась об ином повороте событий. Щекочущий нервы дуэт домашнего животного и дикого зверя привлек внимание заезжего человека, правильно оценившего безвыходность ситуации, в которую не по своей воле был вовлечен тот, кого в давние времена называли хозяином леса, – за силу, мощь и особого рода справедливость, свойственную полновластным владыкам.

Приезжий человек помог отправить печального бурого красавца в зоопарк. Его бывшие приемные родители получили мзду, которой остались почти довольны, и в последнюю минуту расставания, когда медведь был перемещен в прочную железную клетку, даже сильно разжалобились, а дети заплакали, как не плакали о старшем брате, когда того забирали в армию.

Но слезы их были легкие, и уже через несколько дней никто не ощущал пустоты вокруг и тревоги потери. Они оставались дома, среди всего родного и привычного и быстро отвлеклись мелкими неважными хлопотами и заботами.

Медведь, увозимый все дальше от места своего рождения, ничего не чувствовал из-за укола снотворного. Ему снились сны один другого прекраснее о том, какой могла бы быть его жизнь в лесу. Это, наверное, Большая Медведица утешала его со страшной высоты душистыми и осязаемыми картинами истинного бытия.

Во сне он ломился сквозь благоухающую, напряженно и осмысленно живущую лесную гущу, навстречу невыразимо влекущей подруге, удивительно похожей на забытую мать.

Во сне он ловил гибких серебряных рыб, едва различимых в грохочущей быстрой воде.

Во сне он упивался запахом спелой малины, мечтающей, чтобы ее съели, потому что уже пора.

Во сне он был свободен жить, как было предназначено, он был свободен выполнить все, что повелевала владычица-природа. Там не было ни людской гневливой ласки, ни цепей, ни решеток, ни его долга жить по чужому закону, питаясь мертвой равнодушной едой, не придающей сил, ибо не ты ее выбирал и добывал.

В долгих дорожных снах он прожил свою настоящую жизнь. Сны нашептали ему, кто он есть и для чего создан. С таким пониманием существование в неволе может стать гнетущим и мучительным процессом. К счастью, явь отнимает память о снах, как бы прекрасны они ни были, иначе как смириться с тем, что подсовывает реальность взамен тому настоящему, что бесстрашно открывается в трепетной тишине ночи.

И все же что-то важное было прожито и пережито в прекрасном зыбком дремотном мире.

Медведь возмужал и обрел достоинство в пути к новому дому.

Место, где предстояло ему пребывать, не сулило тревог и волнений. У него появился свой дом и участок земли, гораздо меньший, чем нужно, но свой собственный, на котором он был полновластным хозяином. Человек, чье присутствие иногда ощущал медведь, был его слугой, а не повелителем. Подчиненный даже не показывался на глаза медведю, лишь запах человеческий витал над невкусной едой.

В светлое время суток у решеток, защищающих его территорию от непрошеных гостей, толпились большие и маленькие люди, активно пытаясь общаться со сказочным лесным персонажем. Все это были чужие и бестактные создания, недостойные внимания и неинтересные. Медведь, проведший детство среди им подобных, понимал их язык, который у племени, приходившего поглазеть на него, был крайне скуден и бессодержателен. Изо дня в день повторялись одни и те же подобострастные выкрики, рожденные стремлением привлечь внимание своих собратьев к действиям непохожего на них существа: «Вон, вон, смотри, ого-го, ух ты, ничего себе, вот это да, ну и ну!» Некоторые умели хищно свистеть, как злые бездарные птицы, сами не понимая, зачем разрезают воздушную тишину своими сигналами.

Медведь привык не замечать никчемную суету у прочной ограды. Он жил самоуглубленно, скучая.

Любопытствующие, в неизобретательных попытках привлечь внимание обаятельного экспоната, кидали на принадлежащую ему землю всякие мелкие предметы: камешки, банановые шкурки, палочки. Зверь не интересовался этими оскорбительными дарами, и никчемные вещи сами из мусора постепенно становились частью окружающей среды – камни срастались с пейзажем, фруктовыми огрызками угощались воробьишки, развлекавшие медведя вольной бесстрашной суетой.

Среди бессмысленных подарков нашелся один полезный – прочная деревянная палочка, от ударов которой по железным прутьям раздавалась музыка. Медведь теперь часто ходил вдоль ограды, когда там никого не было, и водил палочкой вдоль решетки, развернув мягкие округлые ушки навстречу дивным звукам, восхищавшим своим многообразием.

Особенно звонко пело железо зимой, в мороз. Медведь не погружался в спячку, но и не раздражался от бессонницы, как свирепый лесной шатун. Напротив, он был благодушнее, чем обычно: морозный городской воздух казался свежее, чище, да и люди появлялись у границ его владений не часто.

Однажды он без устали до сумерек так наслаждался музыкальными переливами, что заметил приблизившегося человека, только когда раздался сиплый, мало похожий на человеческий, кашель. И тут же учуялся запах, нечеловеческий запах вольной жизни. Однако воплощение свободы стояло на двух ногах, и какие-то отдельные черты все же выдавали в нем человека.

Медведь остановился, пристально вглядываясь.

– Замерз я, Миша. Худо мне. Заболел совсем. Конец, наверное, скоро. Никому не нужен. Совсем никому. Один. И ты, Миша, один. Скучаешь. Но от тебя-то прок есть. Тебя за деньги показывают. А мне и милостыню не дают просить, гонят. Отовсюду гонят. Из жизни. Да я уже и сам ничего не хочу, только уснуть в тепле.

Возьми меня к себе, Миша, обними, дай согреться. В последний раз…

Человек, пахнущий прощальной тоской, прильнул к решетке, внезапно поверив в возможность исполнения единственного заветного желания.

Медведь теплым дыханием согревал его лицо, слизывал слезы. Это все, что он мог сделать для человеческой сироты.

В начале сентября в класс пришла новенькая. Не первого, как все, потому что несколько дней болела простудой. Она только что вернулась из Южной Америки и не переносила пока московского климата. В далекой невероятной стране ее папа работал военным атташе. Никто не знал, что это значит – военный атташе. Но звучало еще красивей, чем летчик-космонавт или олимпийский чемпион. Название страны тоже будоражило воображение в те времена, когда даже Польша казалась экзотической землей, полной недоступных невиданных чудес.

Дети уже неделю отучились и успели привыкнуть к тому, что они теперь все вместе называются 6 «Б» класс, а не 5-й, как прежде. Они успели забыть легкое первосентябрьское удивление переменам, произошедшим с каждым из них за лето: кто-то здорово загорел, кто-то вырос в почти взрослый рост, а кто-то так и остался маленьким и бледно-хилым, как в конце мая, перед расставанием, и это тоже поначалу удивляло, как некий непорядок, – вырастать за лето положено было всем.