Татьяна Догилева - Тогда, сейчас и кот Сережа

Ну а потом я взяла в дом балинезийца. Увидела на кошачьей выставке это чудо природы и просто была потрясена его красотой. Балинезийцы – они примерно как сиамцы, только шерсть у них длиннее, а вокруг глаз они имеют черную подводку, как у древних египтян. Красота! Стиль! Изящество! Только злые. Даже очень злые, о чем мне стали сообщать по телефону мои знакомые держательницы этих самых зверюг, когда узнали о моих намерениях присоединиться к их сообществу. Разодрать руку хозяйке, если ему что не понравится, – это в порядке вещей! Одной знакомой семь швов накладывали, она мне их лично демонстрировала при встрече, отговаривая от такого необдуманного решения, как поселить в доме агрессора. Другой милой женщине-кинокритику ее любимец уже при мне надавал пощечин только за то, что она пожелала поцеловать его в недобрую минутку. «Ах ты дрянь!» – кричала критикесса, стирая кровь со щек. Вы думаете, меня это остановило? Ха-ха. Ничего подобного. Нашлись люди, готовые уступить мне уже подросшего котенка-балинезийца, и я поехала на край Москвы знакомиться и приглядеться.

Предлагаемый котенок вообще был крутой полукровкой, мамаша была балинезийкой, а папаша (господи помилуй!) камышовым котом, встречающимся в дикой природе. Плод их любви был невероятно хорош собой и вел себя кротко. А мамаша-кошка производила самое благоприятное впечатление: милая, уютная, никаких шипений и пощечин, даже когда я стала с ее котенком играть. Заплатила я, сколько с меня потребовали (не очень много), и вернулась домой с добычей. Назвали кота Дантоном. В театре тогда ставили пьесу про Французскую революцию, и хотя я в новой постановке не была занята, темой этой увлеклась и много читала об этом периоде французской истории. Стали притираться друг к другу.

Дантон умел удивлять. Камышовый папаша наградил сынка генами охотника. Мы с мужем это быстро поняли. Больше всего Дантон любил играть со скомканным листом бумаги формата А4. Муж показывал Дантону шуршащий неровный шарик из этой самой бумаги и говорил грозно: «Дантон! Враг!» И запускал этого врага по длинному коридору (я уже жила на третьей квартире, где были две маленькие комнаты и длинный бессмысленный коридор). Дантон молнией бросался вслед врагу, побеждал его и приносил поверженную бумагу в зубах хозяину. Восторгу нашему не было предела! Мы гордились им невероятно. Он это чувствовал и вообще считал себя в семье главным, но к нам был лоялен. А мужа и вообще любил. Это был его кот, а я была просто при их мужской компании. Куда же без женщин? Кто приготовит, приберет? Пусть тоже живет с нами, охотниками.

Так прошел год или два. А потом на свет появилась Катя, моя дочка. И Дантон перестал быть главным принцем нашего двухкомнатного царства. Ему запретили заходить в маленькую нашу спальню, потому что там поселилась дочь, принесенная из роддома, а он рвался туда, даже пару раз по недосмотру залезал в кроватку и пытался своими действиями объяснить, что это тоже его место. Но был жестоко изгнан. А когда через неделю после появления Кати в доме муж уехал в длительную командировку, кот решил умереть, потому что решил: мир рухнул. Лег на тахту, где отныне спал муж, и пролежал там три дня, не шевелясь и не принимая пищи. Мне было бесконечно жалко его, но Катю было жальче: у нее все время болел живот, она плакала, и конечно, о сне я забыла на долгое время. Не было ни сил, ни времени уделить коту внимания. Я знаю, что это ужасно, но было так.

Потом все как-то наладилось, муж вернулся, кот повеселел, но Катю недолюбливал. А когда Катя начала ходить, вообще начались всякие эксцессы. Годовалый ребенок все время стремился ухватить кота за хвост или за что получится, а то и ударить ногой. При этом она хохотала зловещим басом. Я не могу объяснить этого явления. Мы пытались как-то втолковать Кате, что «киса хорошая», что бить ее ни-ни, и пытались их как-то растащить. Но это было невозможно. Отдам должное Дантону: он старался не связываться с непонятным ему существом, прятался от нее, это он-то, потомок бесстрашного камышового кота! Тяжело ему это было. Вот он прятался от разбушевавшейся девочки, прятался, а потом не выдерживал и нападал на нее, чтобы показать, кто тут главный. Один раз вот так неожиданно для всех он прыгнул ей на спину – испугать, наверное, хотел, но когти застряли в памперсе, и он оказался в плену. Что тут началось! Кот на спине у ребенка орет на низких частотах и пытается вырвать свои лапы из капкана, Катя визжит от страха, мы с няней в два голоса вопим, взывая к кому-то о помощи, муж растерян и тоже издает какие-то восклицания! Ужас и кошмар! Вот тогда-то в первый раз и пришло понимание, что им двоим не ужиться, моей доченьке и красавцу и умнице коту. Страшно мне было за ребенка. А врачи и другие знающие люди в один голос твердили: «Если кот отвечает на агрессию ребенка агрессией, надо отдавать, плохо кончится». И когда Катя в очередной раз добралась до усов Дантона и пожелала их вырвать, кот ударил ее по лицу. Осталась неглубокая полоса, но шла она ото лба через глаз по щеке. Кот не выпустил свои когти на всю длину… Но я поняла, что оставлять его нельзя: в следующий раз может и выпустить. Отдали мы его моей подруге на дачу, там у нее постоянно мама проживала. И стал он вольным жителем, хотя предательство наше переживал тяжело и долго. А потом какое-то время даже счастлив был и стал, так сказать, «первым парнем на деревне».

Но еще одну историю про него расскажу. У нас в доме водились мыши, совсем наглые, ничего не боялись. И я как-то говорю Дантону: «Вот мыши по квартире бегают, а тебе хоть бы что! Что ты за кот такой? Какая от тебя вообще польза? Ты и не кот, значит, если на мышей не реагируешь». Кот ушел на кухню и начал там чем-то стучать. Я возилась с дочерью и раздражалась на ненужный шум. Пошла я сказать коту, что я о нем еще думаю, и вдруг вижу: Дантон лапой оттягивает дверцу шкафа под мойкой, а она на пружине, опять захлопывается. А там, под мойкой, у нас мусорное ведро расположено, самое лакомое место для вредных грызунов. Вот играет так Дантон с дверью, а сам на меня смотрит внимательно, типа дойдет до тебя, женщина, или ты совсем безнадежна? До меня, изумленной, дошло. И на ночь я дверцу эту подперла чем-то, чтобы она не закрывалась. А утром иду я по нашему длинному коридору в ванную комнату и вижу перед собой какой-то маленький предметик на полу непонятной формы. Испугалась. Позвала няню, которая у нас как раз ночевала, она из Подмосковья, к земле, так сказать, ближе. «Наташа, – говорю. – Посмотри, что это там лежит, а то мне самой страшно». Наташа, женщина меня постарше и поопытней, тоже как-то осторожно подходит к неопознанному объекту, смотрит на него и заявляет: «Что ты дуришь с утра? Это листик какой-то!» Какой листик?! Наташа была невероятной чистюлей и мыла полы два раза в день, откуда этот подозрительный листик за ночь намело в середину коридора? Тут и я осторожно подтягиваюсь посмотреть на диковинку. «Листик? – спрашиваю. – А ничего, что у этого листика задние лапки и хвостик?» Дантон поймал мышь, слопал половину, а половину нам оставил, вот какой благородный был! А я его отдала. Стыдно до сих пор, хоть и есть у меня оправдания.