Наталья Нестерова - Полина Сергеевна

— Полина Сергеевна, — пятясь к двери, говорила Лея. — Какая вы молодец! Вы не плачьте!

— Разве я плачу? Я совершенно не плачу!

«Вот только я не чувствую ног, они пропали. Я не могу встать и сделать полшага. Шагать не требуется. Думай! Что дальше?»

Заплакала маленькая Полинька. Ольга Владимировна взяла ее на руки и прижала к груди с такой силой, словно это малышке угрожала опасность. Полина Сергеевна посмотрела на них удивленно, точно впервые увидела.

— Мне нужна бумага и ручка, — сказала Полина Сергеевна.

— Да, сейчас! — Ольга Владимировна бросилась выполнять распоряжение, вернув плачущего ребенка в коляску.

— Тише! — велела внучке Полина Сергеевна. — Потерпи! Тайка? — вдруг испугалась она. — Где Тайка?

— Я тут, — пропищала девочка.

— Слава богу! Покатай сестричку в колясочке… там, на веранде, чтобы было тихо, мне нужно позвонить. Мне обязательно нужно позвонить!

Она набрала номер телефона доктора Рубинчика. Пока шли гудки, настойчиво молила: «Ответь! Пожалуйста, ответь!»

— Слушаю!

— Это Полина Сергеевна. Эмка разбился, упал с квадроцикла.

Никаких приветствий, вежливых «Вам удобно разговаривать?». Рубинчику они и не требовались, он включился сразу:

— Открытые раны, переломы, голова не свернута вбок?

— Я ничего не знаю, ребенка не видела. Предположительно потеря зрения, он без сознания. Сейчас его подберет «скорая». Я знаю только, что в сельской больнице ему не окажут квалифицированной помощи, и наша ведомственная будет три недели консилиумы проводить. Ответьте мне, какая детская клиника в Москве лучшая по черепномозговым травмам, нейрохирургии и кто ведущий специалист?

— Правильная постановка вопроса. Сейчас, дайте сообразить. Записывайте…

Прибежал взмыленный Олег Арсеньевич, ухватил конец разговора. Олегу Арсеньевичу хотелось активных действий: бежать вместе с Зафаром навстречу Сеньке, нести внука, проявлять максимум физических усилий, чтобы утихомирить бушующий страх. Но ослушаться жены, которая, как ему казалось, впервые в жизни взяла на себя командные полномочия, он не посмел.

— Олег! Сейчас ты возьмешь телефон и будешь звонить всем, кому угодно, хоть президенту или премьер-министру, но наш внук должен как можно скорее оказаться вот в этой клинике и его должен осмотреть вот этот специалист.

— Полинька, но кто повезет Эмку в Москву?

— «Скорая», которая сейчас приедет.

— Полинька, они не имеют права выезжать за пределы…

— Это ты! — потеряла терпение Полина Сергеевна. — Ты сейчас не имеешь права задавать идиотские вопросы! У врачей «скорой» будем валяться в ногах, заплатим любые деньги. Твое дело — звонить!

— Да, я понял, я добьюсь! Я всех на уши!

«Что еще я упустила? — спрашивала себя Полина Сергеевна. — Что-то обязательно упустила. Маленький мой, как ты сейчас там? Тебе, наверное, очень больно? Ты потерпи…»

— Полина Сергеевна, возьмите, — протянула ей носовой платок Ольга Владимировна.

— Я не плачу, — вытирая щеки, говорила Полина Сергеевна. — С чего вы все решили, что я плачу?

На веранде заливалась плачем маленькая Полинька, Тайка уговаривала ее заткнуться. В соседней комнате ходил из угла в угол и названивал Олег Арсеньевич.

— Ольга Владимировна, что я еще забыла?

— Заплатить «скорой»… Ни у Арсения, ни у Леры нет с собой бумажников. Может, мне пойти к магазину с деньгами? И еще… Эмка, наверное, испачкался. Захватить воду, чистую одежду?

— Да, правильно, спасибо! Мы сейчас с вами пойдем.

Полина Сергеевна поднялась и тут же рухнула на стул, ноги были как ватные, не держали.

— Не могу! Идите одна. Захватите все: деньги, документы, одежду. Вода в пятилитровом баллоне на крыльце. Ах, как Полинька плачет! Надо бы девочек покормить!

— Ничего с девочками за час не сделается, не умрут от голода.

«А Эмка может умереть!» — пришла к ним в голову одна и та же мысль.

— И не думайте об этом! — тонко воскликнула Ольга Владимировна и выскочила из комнаты.

Проклятые ноги не слушались, и все тело Полины Сергеевны было дымным, серо-воздушным. Пульсировала только одна точка боли, странно похожая на сердечко маленькой Полиньки-зародыша на видеозаписи УЗИ.

Нестерпимо хотелось к нему — изломанному, покалеченному, едва живому. Хоть ползком ползти, хоть одним глазом увидеть, потрогать…

«Отнеси меня к нему! — хотела крикнуть мужу Полина Сергеевна. — Я не могу больше терпеть! Хватит звонить, мне нужно видеть внука, я умру без него!» Она обхватила голову руками и стонала, раскачиваясь. «Не умрешь! Не думай о собственной боли! — заставляла она себя. — Еще не все сделано, нужно контролировать до пункта… Какого пункта? До московской клиники. Пусть Олег… пусть он теперь руку на пульсе… У Эмки есть пульс? Любимый мой, драгоценный, за что?»

Эмку поместили в отличную клинику, и врачи его наблюдали прекрасные. Но даже прекрасные врачи не боги. У Эмки было тяжелое сотрясение и ушиб мозга, осложнения в виде отеков, потребовавшие сначала одну операцию, потом вторую. Переломы левой ключицы и левой ноги не опасные. В их ситуации травмы, которые при обычном течении жизни казались бы трагедией, паники не вызывали. Вот правая рука сломана плохо — у локтя, в зоне роста, и что с ней будет дальше, непонятно. Она могла задержаться в росте, удлиниться или искривиться в будущем. Эмка нуждался в операции по четкому фиксированию перелома, но делать ее было нельзя. Рука — короткая, длинная, кривая — это мелочь в сравнении с травмой мозга.

Он лежал на кровати, весь загипсованный, перебинтованный, в подключичной вене стоял катетер, через который постоянно капали лекарства.

Зрение к нему вернулось на вторые сутки после аварии, но Эмка был очень слаб, веки едва поднимались, глаз не было видно. Мальчик страдал.

— Мне очень больно, бабака, — шептал он. — Когда мне не будет больно?

— Очень скоро, потерпи, наберись мужества. Я тебе расскажу про одного очень мужественного военного летчика, Мересьева…

Эмке кололи сильные обезболивающие, большую часть суток он спал, и у бабушки было время к моменту его пробуждения настроиться на оптимистический лад. Она приходила в больницу к восьми утра и уходила после девяти вечера. Лея и Ольга Владимировна пытались заменить ее у постели Эмки, но Полина Сергеевна не хотела об этом и слышать.

Ее посещали иррациональные желания вроде того, чтобы собрать всю боль родных и Эмкину — до капельки, втянуть в себя, переполниться, раздуться, а потом взорваться, развеять боль, воскреснуть в новой действительности, где никто не страдает и Эмка становится прежним — оболтусом и разгильдяем.

Полина Сергеевна напрочь забыла про собственную болезнь, про часы, которые тикали неумолимо, приближая конец. И благостное расположение духа, наслаждение жизнью приговоренного к смерти покинуло Полину Сергеевну. Смерть или тяжелая инвалидность грозила Эмке. И рядом с этой угрозой меркли любые возвышенные чувства и личные страхи.