Всеволод Бенигсен - Чакра Фролова

У калитки лежал растерзанный автоматной очередью труп Шныря. Похоже, Шнырь даже не успел толком одеться со сна. На нем была только майка и брюки. Из штанин торчали худые босые ноги. Короткостиженые волосы Шныря были усеяны мелкими осколками, отчего голова его как-то неестественно весело поблескивала на солнце, словно была украшена драгоценными камнями. Рядом с трупом стоял Клим и нервно приговаривал, покачивая головой: «Дела…»

Только сейчас Фролов вспомнил, что Клима не было на пруду. Похоже, это вспомнил не он один. К Климу мгновенно бросились с расспросами. Но почти тут же отпрянули – от Клима за версту несло дерьмом.

– Че это ты, Клим? – спросил Сенька Кривой, поморщившись, от чего его лицо стало еще более кривым. – Обосрался, что ли, от страха?

– Сам ты обосрался, – обиделся Клим. – Прятался просто.

– В говне? – удивился Сенька.

– Да подожди ты с говном-то, – оборвала Сеньку Лялька.

Клим почесал затылок.

– Да что я мог видеть? Я ж в сортире всю ночь проторчал. Посадил меня под замок главный ихний. Потом слышу голоса и шум. Спрашиваю у этих, что меня сторожили: «Че там?» А они говорят, что ваши, мол, деревенские на пруд потянулись. Ну, я сразу понял, что Тимоха топиться пошел. А через полчаса такое началось. Сначала шандарахнуло где-то, а потом рядом началось, а потом стрельба пошла. Все орут, кричат. Я, не будь дураком, в очко и нырнул. И правильно сделал. Вон как сортир-то разнесло. Одни щепы остались.

– М-да, – хмыкнул Михась. – По уши в говне сидючи и вправду хрен два что увидишь. Иди помойся что ли. А всем остальным такой наказ. Чтоб пошли домой и принесли по лопате. А я свою телегу подкачу. Будем трупы собирать. По такой жаре они вмиг вонищу до небес подымут.

– Это что ж такое? – возмутился Ленька. – Они тут помирать сотнями будут, а мы их всех хорони?

– Ты вопилку-то свою замуруй, – цыкнул на него Михась. – Люди все-таки. А людей хоронить положено. Это они пусть друг дружку в болоте топят. А у нас свои законы. Без власти мы теперича. Ну и слава богу.

Он повернулся к церкви и перекрестился. К удивлению Фролова, следом повернулись и все остальные. И тоже перекрестились.

А Никитин наклонился к Фролову и прошептал горячей скороговоркой:

– Сегодня вечером самое время для побега. Власти никакой. Гуляй не хочу. Грузовик целый. А то, сам понимаешь, не ровен час, опять кто-то придет.

– Хорошо – кивнул Фролов.

На самом деле бессмысленного кровопролития можно было бы избежать, если бы не злая шутка судьбы.

Кузьмина, раненного в ногу, командир отряда Трофимов сначала «списал» – сказал, чтоб тот с Ольгой и Настей в лесу оставался. Предложение было, конечно, заманчивым (практически наедине с Ольгой – редкая удача), но Кузьмин был горяч и боялся обвинений в трусости. Тем более что в этом направлении уже пару раз намекнул летчик Кантюков, считавший, что Кузьмин провалил боевое задание и просто сбежал, напоровшись на первый пост. В итоге хромающий Кузьмин отправился вместе с отрядом на операцию.

В то же время майор Криницын считал, что раненого Захарченко следует отправить в тыл, поскольку пробитое кузьминской пулей плечо начало гноиться, а никаких лазаретов в округе не было, да и быть не могло, поскольку вокруг были только немцы. Но Захарченко упрямо твердил, что пойдет в бой, пусть даже и ползком, и Криницын, скрепя сердце, уступил.

В пять утра отряд Трофимова и рота Криницына, не подозревая о существовании друг друга, подошли к окраине Невидова. Отряд – со стороны Лысой опушки, рота – чуть севернее, со стороны Кривой сосны.

В деревне в это время Тимоха суетливо натягивал брюки и отбрыкивался от причитающей жены, умоляющей мужа не мучить ее и не топиться. В соседнем доме от их криков проснулся большой Петр (как его называли односельчане, чтобы не путать с Петром маленьким, сыном большого Петра). Услышав шум ссоры у соседей, которые никогда не ссорились за исключением Тимохиных суицидальных депрессий, он приподнял голову и ткнул локтем спящую рядом жену.

– Че такое?! – запаниковала та спросонья.

– Тимоха щас топиться пойдет. Точно тебе говорю. Буди людей.

Через четверть часа невидовцы, зевая и на ходу натягивая брюки, юбки, туфли и прочую одежку и обувку, двинулись к пруду, что располагался на севере деревни. Там уже готовился к самоуничтожению Тимоха.

Тем временем партизанский отряд Трофимова и свежеукомплектованная рота майора Криницына начали наступление – каждый со своей стороны.

Трофимовцы первым делом наткнулись на Рельсу, который от нечего делать бродил по пригорку, выискивая дополнительные доказательства вины или невиновности Клима. Он был так сосредоточен на своих поисках, что не сразу заметил приближение врага (если слово «враг» здесь употребимо). Отряд же, в свою очередь, залег, ожидая приказа командира.

– Это че за немец такой? – шепнул Трофимов Кузьмину. – Китель и пилотка немецкие, а сам в штанах облезлых.

– Так я ж говорю, – не смутился Кузьмин. – Тут полдеревни – предатели.

Поразмыслив, Трофимов решил немного потянуть время – нечего поднимать шум раньше времени.

Солдат же, наступавших с северной стороны под командованием майора Криницына, тем более никто не заметил. Поскольку за эту сторону отвечал уголовник по кличке Губа, а он, еще с вечера перебрав самогона, заснул прямо у телеграфного столба в центре деревни. Так, не встретив на своем пути никакого сопротивления, в Невидове чуть раньше залегших в кустах партизан.

– Че-то тихо, – шепнул лейтенант Муха Криницыну, разглядывая пустынные улицы.

– В тихом омуте черти водятся, – ответил майор, смущенный, впрочем, тем, что на улицах и вправду не было видно ни техники, ни бронетехники, ни постов.

– Может, ушел немец-то, а? – спросил Муха.

– Может, и ушел. Наше дело – взять деревню. А есть в ней немцы или нет, нам без разницы.

В этот момент они заметили спящего у телеграфного столба Губу. На нем, как и на прочих уголовниках, была немецкая форма.

– А ты говорил «нет», – тихо сказал Криницын и приказал рядовым Мошкину и Кузнецову взять немца, но без лишнего шума.

Те осторожно направились к ничего не подозревающему Губе, выставив вперед штыки.

– Что-то небрит для немца-то, – сказал Муха. – И форма, как на пугале, сидит.

– Разберемся, – хмыкнул Криницын. – А ты, лейтенант, бери Захарченко, пусть он покажет, где у них тут комендатура. А потом начинайте обрабатывать дома.

– Языков брать?

– Ну, это как получится. У меня приказ деревню освободить. Так что патронов можешь не жалеть.

Муха кивнул майору и повел за собой большую часть роты.

Тем временем Трофимов решил, что ждать дольше нечего. Рельса бродил туда-сюда и уходить явно не собирался. Трофимов жестом приказал одному из Дергуновых «снять» немца, поскольку Дергунов-младший считался в отряде лучшим стрелком.