Анна Андронова - Симптомы счастья (сборник)

Перед сном Таня выбегала пописать. Тропинка в туалет шла как раз мимо Полкановых досок. Идти туда – нечего было и думать. Перед дверью светился электричеством оранжевый прямоугольник, шаг вправо, шаг влево – темные кусты, он, когда захочет, мог ходить очень тихо. Таня присаживалась, задыхаясь от ужаса, а потом впрыгивала на ступеньки, едва натянув трусики, и запирала дверь на все обороты.

Утром дядя Коля забирал Полкана в зависимости от того, сколько вчера он выпил, когда в семь, когда в одиннадцать. Кричал через калитку на весь поселок: «Танюха, выходи! Забрал зверя, еха-маха, выходи!» – из чего следовало, что про Танины страхи он все понимал. Знал, что она не выйдет, пока в саду собака. Павлуся с Полканом не встречался, ему хватало для общения соседского пушистого пекинеса-ласкунчика. «Мама, мама, он меня прямо лижет, как своего! Мама, языком! Ты знаешь, что он меня языком?»

Третье лето Таня проводила с ребенком здесь, в Торбанцеве, на даче родителей мужа, а привыкнуть никак не могла. Все здесь было чужое, хоть и знакомое. У них с мамой и бабушкой тоже были свои шесть соток в садовом товариществе. Всего полчаса на автобусе до самых ворот. Щитовой домик с верандочкой и огород-сад. Они без мужчин втроем вполне справлялись. Урожай по осени можно было в одной сумке вынести. Сажали каждый год зелень, чеснок, морковку, огурцы. Десять кустов картошки «на поесть». Мама каждый сезон разрабатывала новый план грядок, у них с бабушкой была специальная тетрадь. Цветник тоже обновляли рассадой – бархотки, георгины, астры. Под окнами вытягивались «золотые шары», сноп флоксов, огромный белый пион. Вдоль забора были аккуратно рассажены кусты – смородина, крыжовник, малина. Какая-то войлочная вишня, не дававшая урожая больше трех ягод. Каждый квадратный метр был всегда ухожен и засажен, взрыхлен и прополот. Бабушка выезжала на дачу, как только снег сходил, обогреваясь чугунной буржуйкой, мама проводила отпуск, Таня наведывалась в выходные в этот маленький, родной с детства любимый домик.

Каждый год Таня туда просилась, но свекровь, Вероника Валерьевна, всегда находила веские аргументы, чтобы ее отговорить. «Машина – это раз, дорогая моя. Ребенка будешь на автобусе таскать? – Нет, на автобусе Павлусю таскать не хотелось. – И там у тебя, посмотри, никакого простора нет. А у нас? Красота. И телефон у соседей, если что. Все удобства. Ну?» Таня соглашалась, что преимущества огромные, но, уезжая в мае в Торбанцево, мечтала, как когда-нибудь привезет Павлусю и в их крашеную будочку. Где второй этаж – дощатый скворечник, кухня состоит из плитки и газового баллончика, метровый коридорчик и скрипучие раскладушки по количеству приехавших.

Ей хотелось, чтобы он подышал запахами ее детства, привык к тесноте, которая не стесняет, а роднит. Поел из бабушкиных любимых тарелок с волнистой бежевой каемкой и выбрал себе по цвету эмалированную кружку. Здесь перебывали все ее подруги. Каждая мелочь своя, родная – много лет прибита на внешней стене бабушкина синтетическая панама, на вешалке висят советские болоньевые плащи, а под ними можно найти калоши-«мокроступы», ровно на Танин маленький тридцать пятый размер.

В Торбанцеве все не так. Большой поселок за забором – «академические дачи», для Тани что-то такое же непонятное и ненастоящее, как академическая гребля. Почему академическая? Дача не наследственная, а приобретенная у какого-то академика. В первый год после свадьбы, когда всех сюда еще возили в гости, и Таню, и ее маму, Шуру Николаевну, свекровь подробно рассказывала историю приобретения. Академик, бедный, вынужден был продать родовое гнездо, чтобы лечить тяжело больную жену. Все это почему-то так отпечаталось у Тани в голове, что для нее дом навсегда пропах лекарствами, страданием и болью. На самом же деле здесь присутствовали все атрибуты классической, в Танином представлении, дачи. Темная резная мебель, кресло-качалка, скатерть с бомбошками, оторванными через одну, бархатные портьеры, супница с отбитой ручкой.

Грядок не сажали, как Таня ни упрашивала, даже под зелень не разрешили вскопать кусочек. Весь участок под яблонями и грушами был засеян газоном. По выходным свекор в белой рубахе с закатанными рукавами выходил косить электрической косилкой. «Э-эх!» – замахивался он воющим желтым агрегатом, наподобие косы. Ему бы еще лапти и бороду – был бы вылитый Лев Николаевич в Ясной Поляне! Мягкую изумрудную травку выкашивали до ровной щетинки, обходя аккуратные идеально круглые клумбы и кусты роз. Вдоль тропинки, выложенной бордовыми многоугольниками, надо было ровнять совсем коротко, чтоб не цепляла за ноги. Свекровь Вероника любила приезжать в городских туфлях на каблуке.

Баню Тане топить не разрешали, так же, как и печки в доме – в целях безопасности. «Угорите, не дай бог, с малышом, и дом спалишь!» Тайком не натопишь, все на виду. Мылись с Павлусей в душе-лейке в конце сада, а с холодами перебирались в таз на кухню. Для печек вызывался снова дядя Коля, но функция его была очень странной. Он приходил, приносил от сарая дрова – невелика тяжесть, даже Павлуся по полешку таскал, – потом затапливал и уходил. «Давай, Танюх, не мерзни! Прогорит – закроешь!» Таким образом, главная работа истопника – вовремя закрыть трубу – оказывалась опять же на Тане. Она, зараженная беспокойством Вероники, заслонку задвигала очень поздно, над черными углями. К утру сильно выстывало, Таня наваливала на Павлусю три одеяла и включала электрокамин. Получалось, что дополнительное удобство – теплый, отапливаемый дом – никак себя не оправдывало, только нервы лишние.

Но этот август был очень теплым. Доживали последние летние деньки, потому что Таня собиралась ехать в город на аборт. То есть, конечно, не она собиралась, а просто деваться было некуда, потому что сдала анализы, и Вероника заплатила в кассу. Анализы были хорошие, после выходных можно было приезжать. «В какой день вам удобнее?» Таня молчала, ей ни в какой день удобно не было. Это Вероника щебетала, как канарейка. «Ну и хорошо, славненько. Понедельник плохой день! Да? А вторник – в самый раз. Ну вот, Танечка, и тошнить перестанет. А то ты такая стала бледненькая, вяленькая! Первый-то еще смотри какой малыш, да? Ну? Все мы обсудили, я надеюсь, Борис не получит больше сюрпризов! Ему и так несладко, поверь мне!»

Таня не верила. Медицинская карточка с розовым ангелочком на обложке лежала в сумке, как змея. Ее Таня чувствовала на любом расстоянии все эти дни, наизусть могла пересказать, что в ней написано. Срок соответствовал, десять-одиннадцать недель. Чуть-чуть прозевать – и все. Пока сама думала, пока сказать боялась. Потом Борис три дня тут бесился, швырялся предметами, попадавшимися под руку, ложками за столом. Подключил Веронику – тяжелую артиллерию. Ее уговоры самые страшные, страшнее его криков, вежливые и ласковые, но жесткие. Потом Борю провожали обратно в Австрию, откуда он так неудачно на побывку приехал. Вероника самую дорогую клинику нашла. Чистота, красота. Фотографии младенцев на стенах, оранжевые кожаные диваны в приемной. Стояла рядом, когда документы заполняли, вся благоухающая духами, уверенная, яркая. Ворковала что-то про женскую долю, качала головой, но за руку держала крепко, не вырваться. Таня думала-удивлялась, сколько же денег она сейчас готова отдать, чтобы избавиться от второго внука! Или от внучки. «Таня, ну не молчи ты, в конце концов! Мы же не звери тебе. Цивилизованные люди, я понимаю, что тебе нужна помощь! Тут психолог есть, если хочешь. Мы же решили с тобой, что маму не будем беспокоить, давай приходи в себя!»