Денис Драгунский - Пять минут прощания (сборник)

Вдруг она открывает глаза и говорит:

– Я счастлива. Могла ли я пять лет назад такое вообразить? Я в коридоре смотрела тебе вслед. Ты мне снился…

– Почему? – спросил я.

– Потому что она соврала! – заорал Сева Шатурин. – Зачем врать?!

– Это не вранье, – сказал я. – Это у нее такая формула счастья.

– А ты откуда знаешь? – он опять насторожился.

– Я просто сделал такой вывод из твоего рассказа, – успокоительно сказал я.

– Точно? – спросил он.

– Клянусь! – сказал я.

Прежде, давно, в лета моей юности, был у меня приятель Боря Кузнецов. Боб, как мы его звали. Старше меня, студент третьего курса. А я только первую сессию сдал. Но мы общались. Мне нравилось бывать в его компании. Там было много девушек. Они прямо кружились вокруг Боба.

Один раз я был у Боба в гостях, там было много народу, и была одна девушка, Галя. Худая, с большими серыми глазами. Тоже с третьего курса. Она мне сразу понравилась, но мы с ней буквально двумя фразами обменялись. Потому что я не знал: а вдруг это его девушка?

Потом Бобу кто-то позвонил, и мы все поехали на другой конец Москвы, в другие гости. Не все, конечно. Четыре человека. Боб, я, еще один парень и эта Галя. Ну, думаю, это явно его девушка, раз она с нами в такую даль потащилась.

Там была какая-то странная компания. Нам с Бобом не понравилось. Решили смыться и поехать ко мне. Боб, я и Галя. Тут уж я точно понял, что она – его девушка.

Приехали. Втроем сели на кухне, выпили чуть-чуть, закусили яблоками. Боб вышел из кухни позвонить. Потом вернулся и сказал, что у него срочное дело, надо бежать.

И пошел в прихожую. Я пошел за ним. А Галя осталась.

Я спросил его, когда он надел плащ:

– А как же Галя?

Боб развел руками, усмехнулся и ушел.

Мы с ней долго болтали. Потом она сказала, что устала на табурете сидеть. Пошли в комнату, в папин кабинет. Она села на диван и сказала, что не любит яркого света. Я выключил люстру и зажег настольную лампу. Она сказала, что лампа светит ей прямо в глаз. Сняла ботиночки и забралась на диван с ногами.

Я погасил свет и сел рядом. Взял ее за руку. У нее были горячие тонкие пальцы. Я поцеловал ее руку. Потом щеку. Она придвинулась ко мне. Я стал целовать смелее. Но при этом продолжал что-то рассказывать. Про греческую философию. Вдруг она перебила меня:

– Я хочу рассказать тебе один секрет.

– Давай, – сказал я.

Она прошептала мне прямо в ухо:

– Мне очень нравится один человек. Я разрешаю ему делать все, что он хочет.

Я ошарашенно спросил:

– Это Боб?

– Нет, – сказала она.

– А тогда кто? – спросил я.

– Ну, всё тебе рассказать… – протянула она. Помолчала. Спустила ноги с дивана. В темноте я услышал «вжик, вжик» – это она застегивала молнии на своих ботиночках. Потом сказала: – Зажги свет. Пойдем чаю попьем. Или нет. Я лучше домой поеду.

– Поздно, метро не ходит, оставайся, – вежливо сказал я.

– Я поймаю такси. У меня есть деньги.

Посадил ее в лифт.

Не хотелось ее задерживать, а тем более провожать. Ну, зачем она мне в такой момент сказала, что ей очень нравится один человек? И что она ему всё разрешает ?

В Москве, почти в самом центре, но в тихом переулке, стоял дом. С гранитным цоколем, колоннами, эркерами и прочими излишествами.

Генеральский дом, как говорили в те времена.

Конечно, в этом доме жили не только генералы, но и разные другие начальники. Так вот, в одной из квартир жил довольно крупный начальник со своей супругой и не очень молодым – лет тридцати – неженатым сыном.

Начальник ездил на черной «Волге» к себе в ЦК КПСС, а его супруга вела светскую жизнь. То принимала гостей, то ходила в гости. И часами щебетала по телефону с подругами – женами замминистров, генералов и народных артистов.

А сын был журналистом. Фотографом в одной газете.

Один раз он поехал в командировку в город Вязники Владимирской области. И привез оттуда жену. В смысле, невесту. Ткачиху девятнадцати лет. Потому что они делали материал о передовых работницах текстильной промышленности.

Вот так – взял и привез.

Поздно вечером открыл дверь своим ключом, втащил в прихожую большой кривобокий чемодан и сказал: «Лен, заходи давай!» И объяснил своим маме с папой, что это его жена. В смысле, невеста.

Лена была очень хорошенькая. Просто красавица. Но уж слишком простенькая, как сказала сыну мать, пока будущая невестка принимала душ.

Сын на это сказал:

– Ничего. Вы обязательно подружитесь.

Мать поджала губы. Она не собиралась дружить с юной ткачихой. И вообще она была уверена, что это ненадолго. В крайнем случае на неделю. У ее мальчика уже были такие приключения. Раза четыре. Или шесть. Потом жена-невеста исчезала, а он говорил: «Мама, как ты была права!»

Утром мать зашла на кухню.

Лена возилась у плиты. Сквозь тонкий халатик видна была ее яблочная попка. Матери стало горько, и она сказала своим низким голосом:

– Деточка! Чай надо наливать в чайные чашки, а не в кофейные.

Лена застыла, не оборачиваясь.

– Деточка, ты меня слышишь? – повторила мама.

Лена обернулась. В руке у нее была скалка.

– Ну ты, вша, – сказала она. (Не вошь, а именно вша.) – Не нарывайся.

Мать ахнула, выскочила из кухни и наткнулась на своего сына.

– Она сказала мне «вша»! – закричала она. – Не «вошь», а именно «вша»! Я же тебе говорила!

Сын шагнул в кухню, побыл там совсем недолго и вышел.

И стали они жить-поживать и добра наживать.

Отдельные молодые читатели спрашивают: а что такого крутого в черной «Волге»? Для них черная «Волга» – это разбитое дребезжащее левое такси. Почему начальник ездит на этом рыдване, а не на «мерседесе»?

Конечно, таких вот внеисторических молодых людей очень мало.

Но и они заслуживают уважительного разговора.

Итак. О черных «Волгах».

Молодому жителю России не худо бы знать, что в СССР (даже в Москве) до середины 1980-х было ну очень мало иномарок. Полпроцента, наверное. Или даже меньше. Умоляю не придираться к цифре. Но очень, очень мало. Они были сразу видны в потоке машин и на парковке тоже. В основном это были машины посольств и торгпредств. Иномарки в личном пользовании были у отдельных знаменитостей.