Денис Драгунский - Пять минут прощания (сборник)

– Держи, – говорит человек и дает ему трешку. – Пойди поправься. И запомни: я – академик Сахаров.

Этот мужик потом говорил: «Водка не подорожает! Академик Сахаров не допустит!»

Молодой, только что получивший звание, еще не проветривший голову от двух стаканов водки, которые, по новейшей традиции, надлежало ему выпить до дна, ухватив напоследок зубами полковничьи звездочки, после чего друзья его Рассудихин и Беспоповцев навинтили эти звезды ему на погоны, сделав его уже несомненным полковником – молодой полковник Родион Порфирьевич Васин приехал на фронт, на тот его участок, по которому фельдмаршал Китцлер уже третий месяц с баден-вюртембергской методичностью долбил из всех гаубиц своей 348-й армии, ибо именно там генерал армии Крюков сосредотачивал силы для прорыва немецкой обороны, о чем с ноющей пунктуальностью дантиста еженедельно сообщал в ставку фюрера агент Макс из Москвы.

Была ли это типично русская оплошность, помноженная на типично немецкую аккуратность, или же это была циническая игра двух разведок, в которую оные разведки заигрались, – полковнику Васину было, в сущности, неважно. Голова его, постепенно ясневшая после вчерашнего пиршества, была занята иными проблемами: он приехал на фронт со своей молодой женой.

Молодая она была с точки зрения загса, потому что расписались они позавчера; в смысле же возраста это была капризная дама старше тридцатидвухлетнего полковника на четыре года, два месяца, три недели и один день. Дело усугублялось тем, что красивый и ухватистый полковник Васин увел ее у мужиковатого широколицего генерала армии Крюкова – того, который и командовал всем, что происходило на этом участке фронта с русской стороны.

Полковницу, бывшую генеральшу, звали Аглая Цикк, отчества у нее не было, потому что она была немка, из знаменитой семьи Цикк: один ее брат был лично пытан и расстрелян Гиммлером, другой переводил «Майн Кампф» на санскрит и аккомпанировал на фортепьяно Герингу, когда тот пел арии из «Волшебной флейты» в узком кругу асов люфтваффе; единокровная же сестра ее Амалия была женой фельдмаршала Китцлера и, скорее всего, была вместе с ним на этом же участке фронта, но со стороны немцев.

– Глаша, – сказал полковник Васин, бросившись ничком на скрипучую, зато двуспальную пружинную кровать. – Нет ли у нас пирамидону? Башка трещит.

– Ду бист зовьецки воин унд оффицир, а не кизейны парышня, нихт вар?! – возмутилась Аглая, но стала рыться в своей сумочке.

В дверь постучали.

– Кто там? – простонал он.

Аглая отворила.

На пороге стояла нищенка; из-под грязного платка выбивались свалявшиеся белесые волосы.

– Христа ради! – запричитала она. – Помогите, православные!

– Гони в шею, – сказал Васин. – Бога нет, а ты лютеранка.

Вчера я пошел в большой-пребольшой торговый центр по соседству. Там много разных магазинов, киосков, кафе и прочего. Включая кино и супермаркет.

Я хотел купить подарок приятелю. Но не знал, какой именно. Пока шел, решил: куплю хороший ремень. Подарок, с одной стороны, вполне сувенирный. С другой стороны – полезный. Всегда пригодится.

Пришел – вижу: стеклянный магазинчик в ряду прочих стеклянных магазинчиков. Захожу. Продавщица подходит: «Вам помочь?» – «Да, мне бы ремешок». – «Вот, пожалуйста, выбирайте».

На стойке висят ремни. Хорошие. Но хочется чего-то другого.

– Не выбрали? – спрашивает продавщица.

– Мне бы что-нибудь построже, посолиднее, – говорю.

– Понятно, – говорит она.

Ну, понятно так понятно.

Но тут меня черт дернул спросить:

– А где бы тут еще ремень посмотреть?

Просто так спросил. Чтоб завершить разговор. Уверен был, что она скажет что-то вроде: «Да тут полно одежных магазинов, зайдите, где костюмы продают, и там же будут ремни». Тем более что ближайший был рядышком. Дверь в дверь.

А она вдруг сухо отвечает:

– Не знаю.

– Не может быть, – говорю я. – Вы же не первый день здесь работаете! Наверное, ходите мимо соседних дверей…

– Не знаю, – говорит она.

– Давайте рассуждать логически, – говорю я. – Вот у вас костюмы продаются, да? И ремни к ним. И, наверное, в других таких же магазинах тоже. А?

– Не знаю.

– А здесь еще есть магазины мужской одежды?

– Не знаю.

Мне даже интересно стало.

– Да, кстати, – говорю. – Аптека тут есть? И химчистка?

– Аптека в самом низу, а химчистка на втором этаже, направо в самом конце.

– Спасибо, – говорю. – А мужская одежда где?

Наверное, их так тренируют. Запрещают указывать дорогу к конкуренту. Тогда понятно, почему она держалась, как партизанка на допросе.

А то придет дяденька и спросит: «А где тут, деточка, еще один магазинчик?» Она ответит, а дяденька скажет: «На первый раз штраф три тыщи, а еще раз поймаем – уволим».

7 апреля 2011 года я был в магазине «Библио-Глобус», где издательство «Рипол-Классик» презентовало многотомник Юрия Нагибина.

Меня пригласили выступить с воспоминаниями и вообще сказать о покойном писателе несколько слов. Я рассказал кое-что; я Нагибина любил по-человечески (он очень дружил с моим папой) и ценил как литератора, в особенности как сценариста. И еще мне нравятся его последние, посмертно опубликованные вещи.

Там были его вдова Алла (Алиса) Григорьевна, семидесяти пяти лет, и писатель из Парижа Анатолий Гладилин, тоже семидесяти пяти лет. Аллу я знал давно, с момента, когда они с Ю.М. поженились. Она моложе его на пятнадцать лет, ему бы сейчас исполнился девяносто один год.

Мне было интересно повидать живого Гладилина. Я его читал в начале 1960-х, когда был совсем еще маленьким. Еще я помню фразу Катаева из «Святого колодца». Там Катаев кому-то рассказывает, что является основателем литературной школы мовистов, от французского слова mauvais – «плохой».

Его спрашивают:

Мы с Гладилиным очень приятно пообщались, и он мне рассказал, как они с Аксеновым принимали в Союз писателей моего папу. Поскольку это было в 1961-м, а они вступили раньше как молодые-многообещающие (Гладилин вообще свой первый роман опубликовал в возрасте двадцати лет) – поэтому они были членами бюро секции прозы. А председателем секции прозы был старый писатель, исторический романист Степан Злобин. Так вот, Злобин спросил про какие-то рекомендации. А Гладилин с Аксеновым сказали: пусть лучше кандидат почитает нам свои рассказы. И папа начал читать, и через десять минут все, что называется, падали со стульев от смеха. Злобин долго крепился, но потом откинулся на спинку стула, захохотал и сказал: «Всё, всё, вы приняты!»