Маша Трауб - Руками не трогать

– Пожалуйста, дай мне уехать. Я не могу здесь оставаться.

– Сделай так, чтобы Лена о тебе забыла.

– Сделаю. Все, что скажешь, сделаю. Я сдохну здесь! Понимаешь? Когда меня в ФСБ вызвали, так я обрадовался! Лишь бы не к матери. Улыбался, как идиот. На меня так и смотрели – как на идиота. Мать после смерти бабушки перебралась в ее комнату и большую оставила для меня. Мечтает, чтобы я вернулся. Чтобы жил у нее за стенкой. Ты понимаешь, что я не могу? Как мужик, понимаешь? Не могу вернуться.

– Лена, она больная, наверное. У меня бабы попроще были. Сделай так, чтобы она думала, что ты ее предал. Понимаешь, она тебе все простит – и бабу другую, и Израиль твой. А предательство не простит. Такое, бытовое. Ты от нее откажешься. И я тебе обещаю, уедешь в тот же день. Позвони ей и скажи, что она тебя шантажирует.

– Она на такое не способна.

– Да, не способна. И она тебя отпустит. А я тебя как будто спасу. На самом деле это не будет даже ложью. Ведь все так и есть, если разобраться. Ты уже ее предал, когда написал жалобу. Да и еще раньше. Так что все честно.

– Хорошо, я все сделаю. А что дальше будет?

– Не знаю. Я хочу домой, в Нижний. Достало все это. Если она согласится, увезу ее. Если нет – ну и нет. Так хоть от тебя ее избавлю – уже хорошо.

Михаил Иванович ушел первым. Гера сидел за столом, грея в руках рюмку с коньяком.

– Где Ирина Марковна? Кто-нибудь видел Ирину Марковну? – Берта Абрамовна с обеспокоенным видом заходила в кабинеты и залы.

– Вон она, на лестнице. Витраж оттирает, – буркнула Гуля, елозя грязной тряпкой по полу.

– Чем так пахнет, Гуля? – отвлеклась главная хранительница.

– Так хлоркой же с нашатырем, – ответила раздраженно Гуля. – Я вот чё хотела спросить – долго еще так надо? Воняет, что я просто не могу. Сейчас кони двину.

– Гуля, откройте окна. Невозможно же дышать. – Берта Абрамовна прижала платок к носу.

– Уже открывала. Так Лейлу Махмудовну сдувает, видите ли, – ответила Гуля. – То открой, то закрой. И я еще виновата.

– Хватит, Гуля, вылейте эту гадость и помойте полы обычной водой, – распорядилась главная хранительница. – Где, вы говорите, Ирина Марковна?

– Витраж драет. Делать, видать, больше нечего…

Берта Абрамовна кинулась в зал к главному витражу. Там, балансируя на верхней ступеньке лестницы-стремянки, стояла Ирина Марковна. В руках у нее были обычные акварельные краски и кисточка. Ирина Марковна сосредоточенно рисовала что-то на стекле.

– Ирина Марковна! – Главная хранительница хотела крикнуть, но издала какой-то стон, похожий на вой.

– О Господи! – Ирина Марковна покачнулась на лестнице, едва не свалившись. – Берта Абрамовна, что ж вы так пугаете? Вы меня до инфаркта доведете!

– Что вы делаете? – спросила на выдохе Берта Абрамовна.

Ирина Марковна добралась-таки до центрального витража. Начала отмывать своим суперсекретным составом и «случайно» стерла краску. Но еще утром, по дороге на работу, она забежала в канцелярский магазин и купила старшему сыну для уроков рисования набор кисточек и красок. Так что когда на ее глазах витражная краска начала смываться, оставаясь пятнами на тряпке, Ирина Марковна паниковала не больше минуты. Она порылась в сумке и нашла краски и даже новенькую чашку-непроливайку. Если бы не умение Берты Абрамовны неожиданно появляться из ниоткуда, Ирина Марковна успела бы расписать витраж, и никто бы ничего не заметил, как не замечал последние лет двадцать. Особенно она гордилась зеленым листком – цвет краски почти точно совпал со стертой на витраже. И Ирина Марковна раскрасила листочек с особой любовью и старанием. Лучше прежнего получилось.

– Ирина Марковна, вы же научный работник! Вы же совершаете кощунство! – Берта Абрамовна кричала и размахивала руками. Но поскольку она стояла внизу, а Ирина Марковна – на самой верхней ступеньке стремянки, то главной хранительнице кричать было не очень удобно. Ирина Марковна спускаться не собиралась, а Берте Абрамовне было тяжело стоять, задрав голову – шея начала болеть.

– Немедленно спускайтесь, – велела главная хранительница.

– Нет, ну а что не так-то? – воскликнула обидчиво Ирина Маркова, покрепче вцепившись в лестницу. – Когда ваши реставраторы приедут? Когда рак на горе свистнет? Так уже иссвистелся весь! А я сама аккуратненько тут подкрасила. Вон, смотрите, какой листочек красивый получился! Не нравится, так и скажите. Акварель быстро смывается! Так я сразу все и сотру, прям щас. И ждите своих реставраторов. Может, после вашей смерти и доедут!

– Ирина Марковна, вы знаете, в каком году был сделан этот витраж? – уставшим голосом спросила Берта Абрамовна. – Вы понимаете, что за это вас уволить мало? То, что вы сделали, – это преступление.

– Конечно! Зовите своего Глинку ненаглядного! Пусть меня арестует! И в тюрьму посадит! Как это у них называется? Порча государственного имущества? Конечно, оставьте моих детей сиротами! – Ирина Марковна произнесла си́ротами, с ударением на первый слог.

– Спускайтесь, – велела Берта Абрамовна.

– А вот и не спущусь! Сейчас докрашу, вот у меня цветочек остался, и тогда спущусь!

– Не смейте! Не трогайте цветок! – буквально взмолилась главная хранительница. – Что вы как маленькая? Спускайтесь! Ничего я вам не сделаю.

– Конечно, не сделаете! – Ирина Марковна встала поудобнее и демонстративно стала раскрашивать цветок. – Вот делай добро после этого. Как я на себе зеркало перла, как розетки на инструменте оттирала, картины маслом протирала, сколько я времени и, между прочим, личных средств на растворы потратила! Никто ведь даже спасибо не сказал! Никакой благодарности за столько лет!

Ирина Марковна кричала на весь музей, уже не сдерживаясь. Она закончила раскрашивать цветок и удобно уселась на верхней ступеньке.

Берта Абрамовна выдохнула и пошла в кабинет Снежаны Петровны. Ирине Марковне показалось, что главная хранительница просто исчезла, как будто ее и не было.

– Снежана Петровна, у вас есть коньяк?

– Здравствуйте, Берта Абрамовна, что случилось? – Снежана Петровна хотела ответить «нет», но вид главной хранительницы заставил ее воздержаться от откровенной лжи.

– Снежана, дорогая, налейте мне пятьдесят граммов… или сто, иначе я с ума сойду! – попросила Берта Абрамовна, присаживаясь на краешек стула.

Снежана быстро плеснула в рюмку коньяк и протянула Берте Абрамовне. Та выпила залпом, даже не поморщившись.

– Что случилось-то? – тихо спросила Снежана, наливая еще.

– Ирина, Ирина Марковна решила витраж раскрасить. – Главная хранительница опрокинула еще рюмку. – Мне кажется, у нее нервный срыв. Она сидит на лестнице-стремянке, стирает краску с витража своим секретным спецраствором и разрисовывает заново акварелью. Надо что-то делать.