Михаил Юдовский - Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

– Мои туфли, что хочу, то на них и завязываю, – огрызнулся я.

– Аня, – пробасил парень, – это кто?

– Это, Димочка, мой бывший… как бы поинтеллигентней выразиться… кровосос. Вообще, редкостная сволочь. Если тебе когда-нибудь захочется оказаться в сумасшедшем доме, пообщайся с ним часика три.

– Чего это я должен с ним общаться, – буркнул Димочка.

– Правильно, – кивнул я. – Не надо со мною общаться. Общайтесь друг с другом. Я вот сейчас уйду, и общайтесь до посинения. А уж кто из вас потом окажется в сумасшедшем доме – меня, в общем-то, мало беспокоит.

– Не хами, – сказала Аня. – Димочка, скажи ему, чтоб он вел себя повежливей.

– Ты это… – парень с укором посмотрел на меня, – повежливей давай.

– Дима, – ответил я, – скажи Ане, что в нашем городе живет без малого три миллиона человек.

– В нашем городе, – начал было Дима, повернувшись к Ане, – живет без малого… Эй! – Он снова глянул на меня. – А чего это я должен ей говорить, скоко людей живет в нашем городе?

– А того, – сказал я, – что в городе живет почти три миллиона человек, а столкнуться мне надо было именно с нею. Переведи.

– Дима, – Аня сдвинула брови, – он сейчас не только снова мне хамит, но еще и над тобой издевается.

– Ты чего, издеваешься? – сурово спросил меня Дима.

– Я? Как я могу над тобой издеваться, если я тебя в первый раз вижу? Это Аня над нами обоими издевается. Она это умеет.

– Дима, – сказала Аня, – дай ему по морде.

– За что? – удивился Дима.

– Как за что! Он же мой бывший, он со мной целовался, он…

– Так меня ж тогда у тебя еще не было.

– Ты что, его боишься?

– Чего это я боюсь? Ничего я не боюсь. Просто я…

– А ты? – Аня вонзила в меня глаза-буравчики. – Ты не хочешь дать ему по морде?

– А я-то ему за что?

– Как за что? Он встречается с твоей бывшей девушкой, он целуется с ней, он с ней…

– И я ему за это дико благодарен, – заключил я.

– Ну и мужики пошли! – покачала головой Аня. – Тряпки, а не мужики. Вы еще друг с другом поцелуйтесь, и все с вами будет ясно.

– Чего это я с ним должен целоваться, – буркнул Дима.

– Дима, если ты немедленно не дашь ему по морде, между нами все кончено!

Дима вздохнул.

– Друг… ты того… извини… – пробормотал он и коротко, без замаха, засветил мне в глаз.

Я потерял равновесие и свалился вместе со стулом.

Буфетчица и две курсирующие по залу официантки взвизгнули.

– Дима, ты что, идиот?! – набросилась на Диму Аня.

– Ты ж сама просила…

– А если б я попросила его зарезать? Ты б зарезал?

– Не знаю… Так ты ж не просила… Друг, ты не обижайся, – он протянул мне руку, – я ж не со зла…

– Я и не обижаюсь, – ответил я, ухватив его за руку и поднимаясь.

– Точно?

– Точно.

– И ты меня извиняешь, друг?

– Конечно. Надеюсь, брат, что и ты меня простишь.

С этими словами я заехал Димочке в скулу. Димочка удивленно глянул на меня, пошатнулся, зацепился за ножку стола и рухнул на пол.

– Милиция! – завопила буфетчица.

– Господа, рвем когти, – вполголоса предложил я. – Милиция в мои сегодняшние планы не входит.

Мы быстро помогли Димочке встать на ноги и ринулись к выходу. На пороге я обернулся.

– Хорошее у вас кафе, – сказал я остолбенело глядящей нам вслед буфетчице, – уютное.

– Бежим осюда, – зашипела на меня Аня.

Мы промчались квартала три, ныряя во всевозможные переулки.

– Ну, – сказал я, когда мы, наконец, остановились, – на этом, господа, наши приключения заканчиваются, а пути расходятся. Благодарю вас за чудесно проведенный день и незабываемую встречу.

– Вы просто два идиота, – заявила Аня.

– Совершенно с тобой согласен, – кивнул я. – Раз уж нас обоих угораздило каждого в свое время с тобою связаться… Дим, – обратился я к новому знакомцу.

– Чего?

– Посмотри на человека, который несколько месяцев был идиотом, а потом очень удачно перестал им быть. И подумай об этом, если сумеешь.

Я развернулся и зашагал прочь. До начала концерта оставалось часа два, а мне еще нужно было купить цветы и коньяк. Я двинулся в сторону Бессарабского рынка, ощущая на ходу, как глаз мой начинает медленно, но неотвратимо оплывать. Оказавшись на рынке, я, минуя назойливые просьбы попробовать яблочки, соленья, домашнее сало и прочее изобилие, направился к цветочным рядам. Здесь, за пышными зарослями роз, тюльпанов и гвоздик, поблескивая черными глазами и ощетинившись небритыми подбородками, притаилось кавказское царство. Взгляд мой упал на высокие, с огромными алыми бутонами розы, которые, казалось, источали все ароматы Востока.

– Почем розы? – спросил я у высокого усатого кавказца за прилавком.

– Восэм рублей цвэток, – ответил тот.

– Пять штук дайте.

– Нэ таргуясь? – удивился кавказец.

– А надо поторговаться? Хорошо, давайте за девять.

– Х-ха, – оскалился кавказец, сверкнув белыми зубами. – Шютник? Я тоже лублю пашютить. – Тут он глянул на меня повнимательней и, указав пальцем на мой глаз, заметил: – Ты, я вижю, сегодня уже шютил. Падрался, да?

– Подрался.

– Из-за женщины?

– Получается, из-за женщины.

– Пачти маладэц, – похвалил меня кавказец.

– А почему почти? – поинтересовался я.

– Патаму что после драки у тебя не глаз должен быть красный, а кулак.

Я показал ему покрасневшие костяшки пальцев.

– Вах, – сказал кавказец, – пачти савсэм маладэц.

– А почему почти совсем?

– Патаму что глаз все равно красный. Цвэты для нее пакупаешь?

– Нет, – ответил я.

– А для каво?

– Для другой.

Кавказец покрутил головой и поцокал языком.

– Вот теперь ты савсэм маладец. Хочешь, я букэт тебе бэсплатно прадам?

– Нет, – сказал я.

– Пачиму? – искренне удивился кавказец.

– Потому что своей женщине я сам хочу дарить букеты, а не чтоб ей другие дарили.

Кавказец показал мне большой палец.

– Тагда с тэбя сорок пять рублей, дарагой.

– Почему сорок пять, если по восемь?

– Было по восэм. А ты до дэвяти датаргавался.

Я пожал плечами и заплатил. Кавказец выбрал пять самых красивых роз, подумал, почесал небритый подбородок и прибавил к ним еще две.

– Это зачем? – спросил я.

– Адну нельзя, шесть палучится, прымэта плахая, – объяснил кавказец. – А так – ты даришь, и я чуть-чуть дарю.

– Спасибо, – сказал я.

– Нэ за что, дарагой. Падэрешься снова – приходи апять. Пашютим вмэсте.

После рынка настроение у меня заметно улучшилось. К тому же в гастрономе мне почти без очереди удалось прикупить относительно неплохой коньяк, и я с легким сердцем направился к Октябрьскому дворцу, имея в своем распоряжении бутылку коньяка, роскошный розовый букет и подбитый глаз.

Во дворце, где уже было довольно людно, я сразу же направился в буфет, надеясь, что не встречу там никого из знакомых – мне не слишком хотелось объясняться насчет перемен в моей внешности. Надежды эти тут же рухнули, поскольку за прилавком стояла буфетчица Надя.