Саша Канес - Жизнь без спроса

Я прилела в Москву ночью и попыталась позвонить маме с утра. Разумеется, ее мобильник был, как обычно, выключен.

Недолго подумав, я все-таки набрала номер того самого дежурного врача. Я начала было разговор с длинных извинений за причиняемое беспокойство, но в ответ услышала только: «Срочно приезжайте!» Внутри все оборвалось:

– Что случилось? Что с мамой?!

– Приезжайте срочно! Ей хуже!..

– Это опасно?! Вы можете дать маме трубку?

– Она не сможет сейчас говорить.

– Все так ужасно?

– Не хочу вас пугать, но положение очень серьезное. Мы ждем вас! Я снова дежурю. Мы делаем все возможное, но… приезжайте срочно!

Не мешкая ни минуты, я оделась, бросилась вниз, села за руль промерзшей насквозь машины и, не осознавая до конца, на каком я свете, помчалась в Коломну.

Я не успела. Ни коломенская больница, ни самый современный антибиотик не справились с двусторонней пневмонией. Мамы не стало за час до того, как я влетела в больницу.

На меня немедленно обрушился поток объяснений и медицинских терминов, но я не слушала. Никто не виноват! Я знаю, что никто не виноват! Может быть, только разве что папа, Боря, «Борюсь». И то, так тоже думать неправильно… Мама умерла только для того, чтобы никому не мешать, чтобы быть как все… И ей было абсолютно все равно, что при этом будет с ее дочерью.

Мне выдали маленькую стопку ее вещей. Мама оставалась в сознании до последнего вздоха и, похоже, подготовила все для меня. С самого верха лежала толстая тетрадь в дерматиновом переплете, а на ней – конверт, простой старый конверт, в котором кладут рекламу в почтовый ящик. Мама такие конверты не выбрасывала. На уголке конверта написано уже ослабевшей маминой рукой: «Ане». Я все же открыла тетрадь и на первой странице прочла: «Надеюсь, что у того, кто возьмет в руки этот дневник после моей смерти, найдется достаточно чести, чтобы уничтожить его, не читая».

Не раздумывая, я сунула тетрадь в полиэтиленовый пакет, чтобы при первой возможности сжечь дневник, из которого я смогла бы понять, кто такая на самом деле была моя мать. Печально, но таков мой долг. И чего-чего, а чести у меня более чем достаточно! Во всяком случае, мне самой так кажется! Отложив тетрадь, я взяла в руки конверт и нашла в нем некоторую компенсацию: несколько страниц, вырванных из той самой приговоренной к уничтожению тетради. Значит, мама все же решила ответить на мой самый главный вопрос. И ответила мне в самом конце.

Каждое лето минимум две смены, а иногда и три Инна проводила в пионерском лагере «Коробчеево». Других вариантов летнего отдыха не было. Мама растила ее одна. Никакой дачи у них, разумеется, не имелось, а поездка на море представлялась недоступной роскошью. Маме много лет обещали выдать в заводском профкоме путевку в санаторий в Крым или на Черноморское побережье Кавказа, но очередь до нее так и не дошла. Всегда находился кто-нибудь, кому такая путевка была нужнее, а бороться за себя мама Рая не умела. Хорошо, что хотя бы в подшефный пионерлагерь дочке путевку всегда давали. Не бесплатную, конечно, но пятнадцать-двадцать рублей за смену были вполне подъемной суммой даже для сверхскромного семейного бюджета их маленькой неполной семьи.

В самый первый раз в пионерлагерь Инна поехала еще перед тем, как пойти в «первый раз в первый класс». А теперь она, почти совсем взрослая девушка, проводила здесь свое последнее лето уже в качестве пионервожатой, точнее, не просто пионервожатой, а воспитателя-библиотекаря.

В следующем году Инна оканчивала школу. После получения аттестата зрелости она собиралась работать и учиться в вечернем вузе.

Способности у Инны были довольно средние, но она – очень упорная. Как принято говорить у учителей, очень усидчивая девочка. Странное слово «усидчивая». В нем содержится намек то ли на склонность к унылому скучному образу жизни, то ли просто на массивную задницу.

Как раз попа у нее была небольшая и, как ей самой казалось, какая-то костлявая. Зато грудь – очень большая, ее девушка очень стеснялась и пыталась скрыть, от чего усиленно сутулилась. Что касается образа жизни, то главными и единственными друзьями девочки были книги. Несмотря на прогрессирующую близорукость, читала она непрерывно, невзирая ни на усталость, ни на освещение. Даже в лагерь она взяла с собой учебники, чтобы не позабыть то, чему училась в прошлом году.

Особенно волновала ее химия. Этот предмет с самого начала давался Инне нелегко, а тут откуда ни возьмись появился новый учитель химии. В прошлом году в школе очень сильно обновился преподавательский состав, пришли несколько молодых учителей-мужчин. Но самым интересным из них, несомненно, оказался «химик» Кирилл Иванович Точилин. В него сразу же втюрились почти все девчонки из старших классов – и Инна не стала исключением. Безусловно, головой она понимала, что все это несерьезно, и даже не пыталась никак бороться за сердце веселого бородатого красавца. Но что было делать, если при одном звуке его голоса Иннины колени дрожали, а мысли в голове путались настолько, что над ее ответами у доски хохотал весь класс! Не смеялся только учитель. Ей казалось, что он смотрел не нее, невысокую, худенькую шатенку в толстенных очках, с самым настоящим состраданием. Среди румяных рослых одноклассниц она видела себя недоразвитым угловатым заморышем, достойным только жалости.

В лагере ее главной обязанностью стала библиотека, или, как ее окрестили дети и другие вожатые, – «изба-читальня». «Избой-читальней» назвали оставленное еще строителями техническое помещение в нежилом здании, предназначенном для хранения строительного и спортивного инвентаря. Пока пионерлагерь строили, в нем жили сторожа. Помещение больше всего походило на небольшой дощатый контейнер с двумя крошечными оконцами, выходившими на помойку – площадку, заставленную мусорными баками. Вход был отдельным, но дверь располагалась прямо перед густыми зарослями боярышника. Чтобы войти, нужно было не только пробраться по узкой глинистой тропинке, но и протиснуться между царапучими ветками и стеной здания.

Внутреннее пространство было разделено на две комнатушки. В той, что побольше, помещалось два квадратных столика для чтения и восемь дощатых табуреток. Предполагалось, что за каждым столиком сможет разместиться четыре читающих пионера, итого восемь человек. Однако в хорошую погоду, когда можно было играть на улице, в библиотеку не приходил никто, а в дождь, наоборот, места не хватало.

Для проживания Инны предназначалась вторая комнатка, точнее, не комнатка даже, а закуток. Там хватало места только для узкой кровати с ржавой и продавленной панцирной сеткой. Тут же на дощатых полках и под кроватью лежали книги. Книги были частично «пожертвованы» заводской библиотекой, частично предоставлены во всеобщее временное пользование сотрудниками, отправлявшими в лагерь своих детей. Обязанности Инны составляли выдача книг, учет и мелкий ремонт. Книги были преимущественно старыми и драными, и на подклейку страниц и корешков у нее уходило почти все время.