Борис Пугачев - Игры желтого дьявола

Родик, сложив листок вчетверо, убрал его в карман и вопросительно посмотрел на партнера.

– Надо ехать, – высказал свое мнение Михаил Абрамович. – Он что-то про приглашение пишет. Хорошо бы побыстрее прислал, а то в посольстве Италии, вероятно, такое же безобразие с выдачей виз, как и в германском. Очередь надо ночью занимать. Издевательство сплошное. То не так, это не в месте. Проходили…

– Хорошо. Я ему завтра ответ пошлю, а с визой, если быстро приглашение не пришлет, сделаем, как я предлагал, через немцев, хотя времени еще уйма. Слава богу, не стали тогда торопиться. Бери на контроль, но лучше дождаться итальянских документов. Вдруг что-то сорвется. С учетом этого в Варшаву давай планировать дня на три в двадцатых числах июня. Посмотри календарь. Возвращаться необходимо не позднее двадцать седьмого – сорок дней со смерти Валентина надо отметить. Завтра-послезавтра возьми билеты, а то в прошлый раз проблемы были. Можно, конечно, до Бреста ехать, а там на электричке, но хлопотно.

– Не скажи. Лучше до Бреста. В крайнем случае там такси до Варшавы возьмем. Это недорого. А с билетами на «Полонез» можно пролететь. Лето. Все перемещаются.

– Может, ты и прав. Не принципиально. Сложнее вопрос, как я там общаться буду. Нужен, наверное, итальянский и английский. Черт, каждый день жалею, что запустил после института английский. Ведь в институте четыре года учил, потом кандидатский минимум сдавал… Сдал и пятнадцать лет только русский и матерный. Немецкий и тот испортился, а ведь знал лучше русского. Как наверстать? Ты-то молодец, английский и польский у тебя свободно.

– Ты же знаешь, что я при социализме хотел по стопам брата в «Судоимпорте» работать. Вот и долбал. Все равно не взяли.

– История твоя известна. Сам виноват. Не надо было фамилию менять. Антисемитизм тогда носил своеобразные формы. Нет худа без добра. Зато сейчас понадобилось. Оптимально было бы вместе махнуть. Ты бы переводил. Однако кто-то должен остаться в лавке. Придется Экерсона попросить найти переводчика. Думаю, в бешеные деньги обойдется, но… Игра стоит свеч.

– Может, нам взять на постоянную работу кого-нибудь с итальянским? Я так понимаю, что придется туда часто катать, да и переписка начнется.

– Ты прав, но сейчас боюсь не успеть. Нужна же и для переводчика виза, хотя… Давай поищем. У нас еще время есть. Я Экерсону дам зеленый свет, а про переводчика пока промолчу. Вопрос денег. Да, кстати, я договорился с Питкиным, что мы приедем в субботу к обеду. Ты за рулем. Я с ним выпью.

– Хорошо. Скатаем. Давай заканчивать план. Тут с этими сигаретами, особенно с «Элэм» не ясно, что делать. Зависли. Мне сегодня пораньше надо. Я маме обещал продукты закупить.

– Зависли не только сигареты. Тушенка в том же состоянии. Надо распродажу делать.

– Оптовики по любой цене перестали брать неизвестные сигареты «Элэм», а по тушенке все упор на китайскую делают и наши промасленные банки покупать не хотят. Вот что значит упаковка. Китаезы, может, из собак ее делают, зато красиво подают. А мы… Помнишь, ты мне задачу ставил наладить в Польше выпуск мясных консервов, взяв за образец то, что мы с хранения получаем?

– Конечно. Они отказались.

– Не совсем так. Они сделали пробные образцы и выставили цену. Она оказалась почти в восемь раз выше, чем мы продаем «Великую стену».

– Да-да, припоминаю. Китайцы – молодцы. У них труд дешевый, а Польша твоя Европой стала.

– Не скажи. Просто они тушенку делают не из мяса. На килограмм нормального продукта должно за счет уварки уходить около трех килограмм чистого мяса, а это даже по самым низким ценам не менее двух долларов плюс специи, упаковка, накладные и прочее.

– Понятно, но нам от этого не легче. Люди сейчас не за качеством гонятся, а за этикеткой. Вон турки рынок барахлом с фирменными лейблами наводнили. Наши с удовольствием покупают. Да и то, если название фирмы на слуху. Кто за чем пойдет, то и найдет. Все это лирика. Надо попробовать самим розничную торговлю организовать. Кунг [31] на «Урале» у нас простаивает. Будем делать выездную торговлю на рынки. Заехали – поторговали день-два, распродали, возвратились.

– Надо договориться… Что за аренду берут? Выгодно ли. Да и пустят ли такое чудовище. Места сколько занимает.

– Не теоретизируй. Завтра все и выясни. Водители у нас есть, продавцами сотрудники склада поработают. Расходы только на бензин, может, на одежду.

– Попробую…

– Нечего пробовать, со следующей недели начинай. Все остальное – по плану. В целом мы его составили. Можешь по своим делам ехать. Не забудь про субботу. Часиков в десять двинем.

Питкин ожидал их дома. По его лоснящемуся от пота, жизнерадостному, раскрасневшемуся лицу никак нельзя было предположить, что он переживает тяжелейшую жизненную коллизию, способную погубить все его начинания.

– Я думал, Миша, что этот взяточник плачет, бьется головой о стену, посыпает лысину пеплом, а он цветет и пахнет, по-моему, свежим спиртом, – полушутя вместо приветствия заметил Родик.

– Сволочи! – непонятно кого помянул Виктор Григорьевич, расплывшись в улыбке. – Пусть они все усрутся, а мы пили, пьем и будем пить. Пошли на кухню. Там все готово.

Родик и Михаил Абрамович последовали за ним. На засыпанном хлебными крошками столе стояла миска с сомнительного вида солеными огурцами, бутылка и разноразмерные мутные стопки. Картину довершала буханка черного хлеба, от которой уже много раз отламывали куски.

– Да, натюрмортик, – оглядевшись, заключил Родик. – Надо эти объедки выбросить и хоть стол протереть. Я как знал и захватил закуску. Выпивку, кстати, тоже. Это у тебя небось спирт, похищенный с места преступления. Вещдоки уничтожаешь. У тебя хоть какая-то тряпка есть?

– В синагоге все есть, но зачем?

– Я сейчас твоей сестре позвоню и попрошу ее приехать…

– Только не это. Утром Серега приходил. Сволочь, не убрался, но спирт принес. Я ведь к себе пока не хожу.

– Адвокат обещает все положительно решить. Солдата твоего вроде уговорил от заявления отказаться, хотя там есть и другие моменты.

– Знаю. Этот говнюк заявление свое сраное пусть попробует не переписать. Я ему яйца оторву. Недоумок. Хочет отца-командира в тюрягу закатать. Вот ему!.. – показав фигу и описав ею замысловатую фигуру в воздухе, произнес пафосную тираду Виктор Григорьевич. – Сволочь. Подонок. Все подонки…

– Ладно, не горячись, Абрам – свирепый. Сам виноват. Все жадность твоя местечковая. Сидел на теплом месте. Деньги безменом взвешивал. Мало показалось. Солдат стал по мелочи обирать… Вот турнут тебя из армии, а то еще и посадят, – прервал его Родик. – Между прочим, правильно сделают.

– Да класть на этих сволочей. Как деньги брать, в очередь становятся, а как заступиться… Все в кусты. Сволочи. Кто им деньги носить будет? Серега мой, что ли? Усрутся на мое место другого искать. Им еще все из ГДР распродать надо, – успокоившись, примирительно заключил Виктор Григорьевич и сделал попытку расположить свое огромное тело на шатком табурете.