Павел Рудич - Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга

Молодой мужчина 34-х лет занедужил опухолью головного мозга. Лет пять болел, и многие на нем неплохо заработали. Обошел он кучу медицинских центров, врачей, знахарей и продавцов чудодейственных БАДов. Хиропрактик свернул ему шею, а пиявки пили его кровь литрами. Потом кто-то догадался сунуть его голову в томограф, и сразу нашлась доброкачественная опухоль, занимающая 1/ 2правой гемисферы головного мозга. Мы его прооперировали и, как назло, – успешно. Молодой человек выздоровел и убил маму мясорубкой.

Выяснилось это так. Привезли к нам пожилую женщину с тяжелой открытой черепно-мозговой травмой: вдавленные множественные переломы костей черепа с обширным размозжением головного мозга. Стали ее лечить в реанимации. Тут же пришел ее сын и, как наш бывший пациент, стал жить у нас в отделении. Сестры и санитарки выделили ему лежак в подсобке и подкармливали с больничного стола. Периодически он наведывался к дверям реанимации. Там он ловил реанимационных врачей и сестер и со слезами расспрашивал их о здоровье своей умирающей мамаши.

Тут пришли к нам из милиции и попросили справку о тяжести травмы, полученной этой женщиной. Между прочим посетовали, что никак не могут найти сына этой мамы, который, по мнению ментов, ее и зашиб. «Во дела!» – подумали мы. Нам-то этот убивец ничего такого не говорил. Только плакал, сморкался и канючил подробности.

Говорим:

– Так что ж его искать?! Вон он сидит в холле, ждет хороших известий о здоровье мамы.

Повязали сынулю. Мама его вскоре умрет. Нас начнут спрашивать умные следователи: «А не явился ли его поступок следствием перенесенной операции?» То есть виноватыми будем опять мы. Мы, вообще-то, и сами себя таковыми чувствуем. Но что делать? Если бы знали заранее, что все случится именно так, – не оперировали бы?

Был у нас уже похожий по обстоятельствам случай. Пришедшего из армии сына пьяный папа рубанул топором по голове. Потом этот папа так же дежурил у реанимации и в палате ни в чем не признаваясь, а милиция с ног сбилась, разыскивая его. Потом нас долго таскали по следователям и судам. Ушлый адвокат повернул дело так, что главными виновниками смерти парня стали мы. Мол, травма сама по себе была не так уж и смертельна. Но «скорая» долго ехала, потом в приемном покое осмотрели, мол, не сразу и долго решали вопрос об операции. И оперировал больного не ас, и в реанимации лекарств недодавали…

И еще бочка губернаторов с дерьмом пополам на наши головы. Молодец, адвокат! Его бы к нам – в начмеды.

Без всяких медицинских причиндалов цена нам, врачам, – невелика.

Одна моя хорошая знакомая, врач-реаниматолог, возит с собой в машине реанимационный набор: трубки, ларингоскоп, роторасширители, зажимы, мешок Амбу и т. д. В отдельном пакете лежит у нее прозрачная фирменная интубационная трубка. На пакете крупная надпись: «Pro me» (Для меня).

Завидую терапевтам. С помощью фонендоскопа, тонометра, рецептурных бланков и авторучки они могут вылечить десятки больных в течение рабочего дня.

Мне же, чтобы полечить больного, нужна операционная, помощники, анестезиолог, сотни инструментов и прочая лабуда, забыл как называется.

Последний раз Орел женился шесть лет назад. Это пятая его женитьба, и женится он каждый раз на медсестрах с готовыми детьми. Может, комплекс какой – не знаю. Умный такой доктор, чуткий и ранимый, можно сказать, а выбирает себе в жены таких хабалок, что оторви и брось! Поживет пару лет с очередной благоверной, запьет, завьет горе веревочкой и – в развод! Уже у него и квартир не осталось, и машину продал, и жил по съемным углам.

Молодые хозяйки сдавали ему углы с удовольствием и с дальним прицелом, да не тут-то было: доктор наш любит только медсестер с детьми.

И что интересно – свои дети у него в браке не получаются. По слухам (да и сам он рассказывает!), есть у него случайные детишки в Астрахани, Нальчике, Москве, Норильске и Биробиджане. И ни одного прижитого в браке!

Но все это – в прошлом: вот уже шесть лет живет Орел у своей шестой жены, Леры. У Леры есть сын от первого брака. Тихий очкарик Филипп, неловкий и смешной. Отличник. В школе его едят поедом дети гегемонов. «Своих» детей мы хорошо знаем. Вечно они шляются по больнице. Здесь их и подкармливают, и уроки проверяют между делами.

Похоже, что Лерин Филипп с Орлом не ладит. Когда Лера дежурит, мальчик постоянно сидит в отделении. Читает, что-то пишет, смотрит в ординаторской телевизор. Взрослый уже парень – тринадцать лет, а все у маминой юбки.

И тут мы стали замечать, что ходит Филипп как-то странно: ног почти не поднимает, на ступеньки ноги (отчетливее – правую) «забрасывает» за счет бедра. Спина «обвисла» – стал сутулым.

У Орла спросили:

– Что это у тебя с ребенком? Ты его смотрел?

– Посмотришь его! Он на меня уже год волком смотрит и почти не разговаривает. Раньше в рот смотрел и папой звал, а теперь… Подросток, мать его! Спортом ему надо заниматься! Тогда и сколиоз выправится, и прыщи пройдут. Вы ему скажите. Может быть, вас он послушается?

Пошли к Лере:

– Что за дела, медики? У вас парень еле ходит, скособочился весь, а вы мух не ловите! Ладно – Орел. Филипп ему не родной, но ты-то…

– Знаю-знаю! – застрочила Лера.

Это болезнь наших сестер: что им ни скажи – они все знают. И главный авторитет у них – «одна девочка». Можно медсестре что-нибудь долго объяснять, ссылаться на мировые медицинские авторитеты, и в конце концов она согласится и скажет: «Да-да! Я знаю! Одна девочка мне про это еще в том году рассказывала».

– Что ж ты, Лерка, знаешь? Придет парень – тащи его в ординаторскую, посмотрим!

Посмотрели и ахнули: у парня обнаружилось прогрессирующее заболевание периферических нервов. Лечить это можно, вылечить нельзя. Все кончается глубокой инвалидностью, а то и хуже. Стали мы укладывать парня в больницу. Славные наши неврологи заблажили. И мест у них нет, и по возрасту парень должен лежать в детской больнице и т. д. Решили положить Филиппа к себе в нейрохирургию. Свой невролог у нас есть, а детских – пригласим на консультацию из другой больницы. Подумали, что так даже лучше: возможностей для обследования такого пациента в нашей больнице гораздо больше, чем где бы то ни было.

Положили, стали лечить. Наметили план обследования. Но сгоряча госпитализировали в середине недели, и случились выходные. Орел сквозь зубы, а потом и Лера – настойчиво стали просить отпустить парня на выходные домой.

Видел в пятницу, после обеда, как они уходили из больницы. Впереди гордо шагала Лера с круглым, наконец-то, животом, в котором, по данным УЗИ, уже качался в водном пузыре эмбрион по фамилии Орел. Сзади и сбоку, беззвучно чертыхаясь, спешил будущий отец, нагруженный пакетами. (Этот феномен меня всегда занимал. Стоит больному пару дней полежать в больнице, и он обрастает кучей вещей! Поступает с небольшим пакетом, в котором смена белья, гигиенические причиндалы да журнал с картинками, а выписывается с кучей пакетов и сумок – рук не хватает!) Замыкал караван унылый Филипп в спортивном костюме «на вырост». На куртке написано почему-то «CITY GIRL». Наши сестры мастерицы покупать такие вещи в «секонд-хендах».