Анна Бергстрем - Девушка со шрамом. История неправильного человека

Я не знаю, что такое любовь, потому что, проходя через разные стадии эмоциональной истерии, так ни разу не смогла заглянуть Любви в глаза. Как же мне хочется полюбить… Как же мне хочется, чтобы меня любили… Интересно, кто-нибудь разумный может сказать, что такое любовь? Похоже, что люди придумали это прекрасное заблуждение, но не сумели дать ему конкретное описание.

Я с детства знала, что высокие отношения Принца и Принцессы не исчерпываются красивой сказкой, книжка с которой обрывается на моменте их поцелуя. Именно продолжение сказки, которого не было в книжках, волновало мое воображение.

В шестнадцать я начала встречаться с парнем старше себя на семь лет. Он был избалованным сыном богатых родителей и ездил на красной иномарке. Волнистые пепельные волосы, высокая стройная фигура и серые глаза приковали мое внимание. Его звали Паша. Запах дорогих сигарет и аромат хорошей мужской парфюмерии дразнили мое воображение предвкушением авантюр с легкомысленным мачо. К нему я относилась особенно.

Одеваясь для встречи с мальчиком, я впервые в жизни думала о красоте белья и хотела выглядеть шикарно. Впервые мне было не наплевать на идеальность маникюра и на то, как сочетается оттенок помады с цветом одежды. С Пашей было весело и интересно. Неожиданность его идей приятно интриговала. Мы постоянно ездили в разные кафешки, зависали по ночным дискотекам, кинотеатрам и бильярдным, быстро перемещаясь по ночному городу на его спортивной машине. Посещение подобных мест было для меня совершенно новым событием, и от этого все встречи имели приятно волнующий оттенок.

– Ну, чего бы тебе еще хотелось? – лукаво прищуривая серые глаза, заигрывающим тоном спрашивал Паша.

– Ты же знаешь, меня тянет все запретное, – уверенно отвечала я.

– Хочешь сама погонять на моей тачке?

– Да, но я же не умею водить!

– Кажется, кто-то говорил о запретах…

– Я тебя обожаю… только покажи, как это делается.

И мы ехали на спокойные трассы, где красоту ночных огней оттенял свет фар редких машин. Паша давал мне первые уроки вождения, контролируя мои неумелые действия, и с улыбкой смотрел, как я управляла его машиной, напряженно всматриваясь в ночное шоссе, едва достигая средней скорости.

Многие вещи в своей жизни я делала с ним впервые. Он научил меня курить, и я незаметно втянулась в это, обожествляя в подсознании аромат сигарет важного для себя мужчины. С ним я попробовала и алкоголь.

Сидя летним вечером во дворе его дома, мы пили необычный яблочный напиток из одной бутылки. Каждый глоток сладкого коктейля лишь усиливал радость от безмятежного летнего тепла в компании мужчины, с которым мне было хорошо. Поцелуи стали казаться более пронизывающими… А потом восприятие реальности и вовсе исказилось.

– Мне как-то странно, – заплетающимся языком жаловалась я Паше.

– Что случилось? – улыбаясь, интересовался он.

– Все какое-то чужое, – пугалась я, нелепо ощупывая себя. – Паша, почему так?… Я не чувствую ничего!

Обнимая Пашины накачанные плечи, я практически теряла сознание от непривычного мне доселе алкоголя.

– Все в порядке, детка, я с тобой, – успокаивал меня Паша, неся домой на руках мое мертвецки пьяное тело.

Любила ли я его? Я не могла ответить на этот вопрос. Едва окончив школу, я даже не представляла, как выглядит это чувство, когда оно приходит впервые. Я признавалась, что отношусь к нему особенно. Он был пока единственным, кто так откровенно прикасался ко мне и баловал «взрослыми» удовольствиями. Паша стал именно тем человеком, с которым я познала прелесть ночной московской жизни и однажды не пришла домой ночевать.

– Ты потрясающе красивая, – признавался Паша, когда мы сидели на заднем сиденье его машины, стоящей на въезде в безлюдный парк за моим домом.

– А что во мне такого? – удивлялась я, привыкшая к бесконечной критике педагогов балетной школы.

– В твоих глазах есть что-то дикое, ты не боишься рисковать. – Такое признание было для меня практически объяснением в любви из голливудского фильма. Всю жизнь я в основном слышала либо команды танцевальных педагогов и их же наставления о том, как быть безупречной, либо колкие упреки в худобе – мол, «какая тощая»… Слова Паши были чарующим откровением.

Прикасаясь к его спортивному телу, я давно хотела большего, чем просто поцелуи или объятия. Я видела Пашу именно в роли своего Первого Мужчины.

Скользя руками по упругим мышцам Пашиного торса, я вгляделась в его серые глаза.

– Ты сегодня какая-то другая, – чувственным шепотом сказал он. – Но мне это нравится.

– Да, я хочу тебя, – мое признание звучало решительно. – Только будь осторожней, ты у меня первый, – скромно добавила я после небольшой паузы.

Сначала Паша не поверил мне, припоминая откровенные поцелуи, смелые наряды и взрослый взгляд, которого обычно не бывает у девочек. А потом его уверенные действия подтвердили, что он уже не раз дефлорировал подобные «дикие орхидеи».

Признаться честно, все происходящее принесло захватывающий интерес первого опыта, но не более. Мне было больно. Секс на заднем сиденье дорогой спортивной машины выглядит романтичным только в кино.

Спустя полгода мы расстались с Пашей. Случайно заглянув в его паспорт, я обнаружила, что он женат. Не поверив клятвам в том, что он якобы давно не общается с женой и уже почти в разводе, я отказалась играть второстепенную роль. Оборвав все, что нас связывало, я без сожалений исчезла. Даже частые звонки Паши, его извинения и просьбы возобновить прошлое не тронули меня. Признания, что я стала той, которую он полюбил впервые, мне были тоже, к сожалению, не интересны. Я попросту перестала ему доверять.

После романа с Пашей я увлеклась актером с экзотическим для мужчины – как мне тогда казалось – именем Валентин. Валентин был старше меня на десять лет и ниже ростом на голову. Но его чувство юмора и потрясающая актерская игра компенсировали далеко не героическую внешность. С ним я попала в богемное московское общество актеров, режиссеров и прочей творческой элиты, беззаботно пропивавшей свою жизнь.

Жаль только, что в повседневной жизни Валентин все больше занимался откровенным самолюбованием. Устав от чрезмерного театрального пафоса в общении с ним, я иногда узнавала знакомые реплики, которые мне были известны из пьес Чехова и Островского. Через три месяца я сбежала и от Валентина, и от окружавшей его жизни театрального общества с бесцельными пьянками, премьерами и бенефисами.

Дальше мне встретился красавчик Витя, высокий блондин с фигурой греческого бога, идеальным лицом и челкой, падающей на зеленые глаза. Мальчик из очень обеспеченной семьи, он работал фотомоделью и был чуть старше меня.