Денис Драгунский - Нет такого слова (сборник)

– И что теперь? – сказала она, надеясь неизвестно на что.

– Ничего. Я просто хочу, чтобы ты знала – мне это очень тяжело.

– И все?

– Да. А что еще? Кажется, нам несут салаты, – повеселел он.

– О, предвкушаю! – улыбнулась она.

– Ты какой больше любишь? – спросил он.

Иван Карамазов хотел «возвратить билет».

Куда, кому? Нет такой кассы возврата. Вот ведь беда – родили человека без его ведома и согласия, иногда просто по нечаянности, а на полном серьезе сдать билет нельзя: самоубийство считается грехом и слабостью.

Можно, конечно, закричать:

– Не верю я больше в ваши возвышенные обманы! Ни в Бога не верю, ни в маркиз-де-садовскую Природу, ни в Ницще, ни в Швейцера, ни в само неверие как принцип!

Поэтому «возврат билета», на мой непросвещенный взгляд, есть одно из двух: либо пошлое красование перед самим собой и узким кругом ближних, от благородного сплина до истерики с битьем посуды и морд; либо же решительная перемена всей жизни. Раздать свое имущество нищим. Продать свое имущество и на вырученные деньги уехать партизанить в Латинскую Америку.

Хотя это не «возврат билета», а попытка поменять маршрут. Но выходит как в старом еврейском анекдоте. «Хаим, ты куда едешь?» Хаим думает: «Скажу, что в Бердичев, он поедет за мной и сломает мне дело, за которым я еду. Скажу – в Жмеринку, он поймет, что я вру, и поедет за мной в Бердичев. О! Я скажу, что еду в Бердичев, он решит, что я вру, поедет в Жмеринку, и все будет хорошо… Абрам, я еду в Бердичев!» «Ах, Хаим, Хаим, – отвечает Абрам. – Зачем ты врешь! Я тебя вычислил. Ты таки да едешь в Бердичев!»

Итак, будем жить в Бердичеве, в городе Эвелины и Оноре,

В этой блестящей столице, в провинциальной дыре,

Не вижу существенной разницы между типами поселений,

Ибо наша планета одинока во всей вселенной.

Что же такое сей мир? Средоточие разума и прогресса?

Или каморка в Шпандау, где гвоздь тоскует без Гесса?

К вопросу о деревенской баньке с пауками по углам, каковая и есть вечность. Актуальнее некуда.

Вечность, по Достоевскому, закопченная баня с пауками,

Или бумажная лента, которую вертит липкими от клея

руками

Мальчик по имени Мёбиус – потому что где вечность,

Тут вам и бесконечность.

Странное дело, но я не завидовал ребятам, которые жили на верхних этажах нашего дома. Они жили в огромных квартирах с мраморными каминами и малиновыми коврами, на которых привольно располагалась игрушечная железная дорога. А я жил в подвальной коммуналке, но как-то не обращал внимания на это. Смешно сказать, один раз мне позавидовали. Папа купил машину, голубую «Волгу» самого первого выпуска, со звездой на радиаторе и оленем на капоте. Все маршальско-министерские внуки собрались и цокали языками: «Это ваша машина? Собственная? Здоровская какая!»

Их дедушек возили «ЗИСы» и «ЗИМы», огромные, сверкающие ясным никелем на глубоком черном лаке, – но, наверное, ребята с верхних этажей смутно чувствовали разницу между собственной машиной и казенной. Генетическая память о казенном доме? Кто его знает. В общем, я им никогда не завидовал, честное слово.

Завидовать я стал своим ровесникам из писательско-театрального круга. У них всегда были деньги! Они доставали кошельки, там торчали бежевые рубли, зеленые трешки и даже иногда синие пятерки. Они легко могли скидываться на выпивку. Могли взять такси. Пригласить девочку в кафе-мороженое или просто купить ей шоколадку или цветок. А у меня всегда было с собой копеек семьдесят в лучшем случае. Ну, рубль с полтиной – это уж вообще.

Они были так красиво и ловко одеты! У них всегда были новенькие блестящие туфли (а у меня – со сбитыми носами), целые носки (а у меня всегда штопаные или зашитые), костюмы (а у меня всегда брюки и курточка).

Помню, однажды я пришел к другу на день рождения, а одна очень красивая девочка сказала своей подруге громким шепотом:

– Он в том же свитере, что в прошлый раз…

Папа сказал однажды:

– Хорошо, что ты не девчонка! Девчонку пришлось бы красиво одевать. А что парню надо? Штаны из чертовой кожи, ковбойка, куртка, кеды, и вперед, на штурм вершин мироздания! – и засмеялся, и погладил меня по голове.

Мне, однако, было обидно.

Однако только в пятьдесят лет я научился ходить в магазин и выбирать себе хорошую одежку и обувку. А также смело садиться за стол в ресторане и говорить официанту: «Так-так-так… а принесите-ка нам для начала…»

Мой знакомец, русский швейцарец Георгий Евгеньевич Брудерер, говорил: если придешь в банк и попросишь заем на десять тысяч франков – тебе выбросят в окошечко несколько бланков и замучают требованиями справок с места работы. А попросишь пару миллионов – проведут в кабинет управляющего, подадут кофе и будут вежливо расспрашивать про твой, как бы это выразиться, бизнес-план.

Сразу возникает нечто вроде сценария.

Про немолодого бедняка – иммигранта, бывшего учителя, безработного портного, – который таким манером раз в неделю завтракает в хорошей компании.

Пьет дорогой кофе, ест мягчайшие булочки, сидя в глубоком кресле – о, сумасшедший запах тонкой мебельной кожи! – и неторопливо беседует с двумя солидными господами. Не отказывается от сигары.

– Еще чашечку?

– Нет, нет… Хотя, пожалуй, да. Да, с молоком, если можно. Итак, господа…

Они внимательно слушают, как он пересказывает статью из газеты, которую вчера вытащил из урны. Делают пометки в своих блокнотах.

Но вот какой-то банкир, сидя в своем банкирском клубе, рассказывает коллегам: тут странный заемщик объявился. Просил серьезную сумму, предлагал интересный проект, а потом исчез.

– Гельмут, может, он к тебе переметнулся?

Гельмут говорит, что такой визитер у него был. Генрих вспоминает тоже. И Жан-Франсуа. И даже Теодор Дитрих Глюкштайн фон Абендштерн.

Они догадываются, в чем дело. Они хохочут, хлопая друг друга по коленкам.

В следующий раз, когда он приходит в следующий банк и просит кредит на несколько миллионов, сотрудница выкидывает в окошечко пачку бланков:

– Заполните эти бумаги.

Ни тебе кофе, ни булочек…

– Простите, я забыл очки. Я зайду позже.