Дмитрий Правдин - Записки городского хирурга

– Я уже тут! – радостно сообщил плотный голубоглазый здоровяк в синей медицинской робе, представившийся Олегом. – Чего шумим?

– Безобразие: пострадавший уже полчаса на операционном столе, мы не можем начать операцию.

– Дмитрий Андреевич, – еще шире улыбнулся Олег, прочитав мой бейдж, – бросьте вы, в самом деле, не стоит этот алкаш того, чтобы мы тут из-за него друг другу нервы трепали.

– Я никому не собираюсь трепать нервы! Но тут у пациента, пардон, кишки наружу торчат! Он на ладан дышит, а мы ждем неизвестно чего?

– Мы готовы. А если так трепетно к каждому хмырю будите относиться, то, смею вас заверить, вас надолго не хватит! Я даю наркоз! Где ваш ассистент? С кем вы оперируете?

– Ассистент? – растерянно переспросил я и оглянулся. В самом деле, где мой ассистент?

– Дмитрий Андреевич, меня к вам на помощь прислали, – выдохнул подбежавший интерн Миша. – Там в приемнике полный завал. Сразу пятеро обратились.

– Потом разберемся, давай шустро мойся! Олег, мы готовы! – изрек я и подошел к операционному столу.

Операция прошла на удивление без эксцессов. Жизнь еще одного нашего гражданина, дотоле висевшая на волоске, благополучно избавлена от приближающейся смерти.

– Всем спасибо! – поблагодарил я операционную бригаду, наложив последний шов на кожу. – До новых встреч!

– А вот этого не надо заявлять! – возмутилась операционная медсестра.

– Работа у нас такая – оперировать!

– Ох, доктор, идите вы лучше в приемный покой: уже весь телефон оборвали, все справляются, когда вы закончите.

– А что, без меня никак?

– Похоже, никак! Там Паша и Леонид Михайлович, который ответственный хирург сегодня, уже просто зашились.

– Иду! Миша, снимай фартук и давай за мной в приемник. Поглядим, что там стряслось.

А то, что происходило в приемном покое в тот момент, больше смахивало на сцену из фильмов о Гражданской войне, когда отступающая Белая армия грузила из госпиталей Севастополя своих раненых воинов на корабли, навсегда покидая ставший чужим для них Крым.

Повсюду, докуда хватало взгляда, и во вместительном холле, и в длинном широком коридоре, и во всех медицинских кабинетах за открытыми настежь дверями стояли, сидели, лежали и полулежали разнополые пестрые люди. Отдельные граждане, абсолютно никого не стесняясь, валялись прямо на полу. Все малочисленные носилки и каталки закончились. Их одолжили чьи-то корчащиеся и громко, взахлеб причитающие тела. В плотном воздухе витал невообразимый гул и запах давно немытого человеческого тела вперемежку с перегаром, чесноком и дорогими духами.

Казалось, прямо сейчас, откуда-то сбоку со скрипом отворятся широкие двери и войдут сюда, брякая шашками в вытертых ножнах, понурые справные молодцы с короткими кавалерийскими карабинами за спиной в серых шинелях и с погонами Белой армии на плечах. И примутся молча и торопливо грузить на стоящие неподалеку подводы тех, кому требовалась эвакуация. А нуждались в ней, похоже, все. И будто послышался вдалеке надрывный гудок пришвартованного недалеко корабля, призывавший поторопиться, и ржание запряженных в телеги застоявшихся лошадей.

Мы с интерном с невероятным трудом протиснулись сквозь людскую массу и чудом пропихнулись в хирургический кабинет. Жалких размеров комната с табличкой на входе «Смотровая хирурга» оказалась набитой народом. Публика была весьма многолика и словоохотна. Похоже, что изъяснялись все разом, но каждый о своем. Кто-то пытался еще и жестикулировать руками, задевая соседей. Подкрепляли свои слова отборным матом, но в такой неимоверной толчее и гуле это оставалось без особого внимания.

За стандартным, покрытым бессчетными царапинами казенным столом близ окна восседали Павел и Леонид Михайлович. Самих докторов видно не было, но на их присутствие в кабинете указывали два белоснежных накрахмаленных форменных колпака, сиротливо возвышавшихся над склонившимися вокруг них посетителями.

Я насчитал восемь носилок, расположившихся полукругом подле стола, со стонущими и молящими о помощи страдальцами, силившихся перекричать общий шум.

– Леонид Михайлович, кого надобно смотреть? – крикнул я, с трудом пробившись к столу, при этом нежно оттерев корпусом в сторону двух довольно миловидных женщин в дорогих кожаных куртках со скорбными лицами, пытающихся показать ответственному хирургу кипу мятых листов на стандартных бланках.

– Вот на тех каталках любого! Не ошибетесь! «Скорики» просто с ума посходили, пятнадцать человек привезли в течение последнего часа. Из них только восемь лежачих!

– Понял! – скривился я, ощутив, что кто-то в сутолоке наступил мне одновременно на обе ноги сразу.

– Что с вами случилось? – наклонился я над ближайшей каталкой.

– Уже месяц как живот болит, – отозвался скрипучий старческий голос.

– Это моя родная бабушка, – раздалось откуда-то сзади. – Мы ее месяц не видели, она одна живет. Мы ее сегодня утром решили навестить, а у нее, оказывается, живот болит. Мы «Скорую» и вызвали, – пулеметной очередью голос выстрелил в меня информацией.

– Молодцы! – похвалил я. – А в поликлинику почему не обратились?

– Да вы что? – Предо мной предстало неопределенного пола существо с распушенными фиолетовыми волосами и разнообразными блестящими модными железяками, обильно усеявшими прыщавое лицо говорившего. – У нее живот уже месяц болит, а мы в поликлинику? Вдруг у нее аппендицит приключился?

– Логично. Вас как величать?

– Чаво? – не поняло существо.

– Звать, говорю, вас как?

– Ну, Настя.

– Так вот, Настя, если бы у вашей бабушки приключился аппендицит, то за месяц она не один раз могла помереть от осложнений.

– Так и че нам теперь делать? В поликлинику ее везти?

– Зачем же? Я ее осмотрю, направим на анализы, обследование, потом более предметно и поговорим.

– Чаво потом?

– Потом, говорю, скажу, что с ней. Поняла?

– Угу.

Следующим оказался довольно дряхлый дедушка, больше недели не ходивший в туалет по-большому. На вопрос, пытались ли ему давать слабительное или, на худой конец, поставить очистительную клизму, потный брюхатый мужик и желчная вертлявая тетка, сопровождавшие пенсионера, округлили глаза и дружно замотали головой. Вопрос о поликлинике также повис в воздухе.

Далее следовал некий средней руки бизнесмен, вибрировавший на каталке мелкой потрясающей дрожью, ежеминутно покрываясь липкой испариной.

– Доктор, понимаете, неделю пил виски, и ничего! А вот два дня, как на коньяк перешел, и вот результат! – грустно поведал бизнесмен, вяло разводя руками. – Все утро блюю, и живот как-то странно болит. То схватит, то опустит, то схватит, то опустит. И трясет еще очень, прямо как вибратор какой вовнутрь проглотил. Эх, не надо было на коньяк переходить! Знал же, что все так закончится!