Олег Рой - Искупление

– Игорь! – Головин серьезно посмотрел на парня. – Учти – то, что ты мне сейчас сказал, очень важно. Скорее всего, тебе придется повторить все это в полиции, может быть, даже на суде. Возможно, именно эти факты помогут нам отвести подозрение от Станислава Михайловича. Справишься?

– Так не вопрос, – пожал широкими плечами парень. – Что ж тут трудного – правду сказать? Это ведь не вранье…

Отпустив Игоря, Головин снова нажал кнопку внутренней связи и отдал заму распоряжение подготовить для него всю информацию обо всех связях «Объединенной Строительной Компании» с банком «Модус». Особенно его интересовало, какие взятые у банка кредиты остались непогашенными, в каких объемах и когда должен наступить срок выплат. Чем черт не шутит, вдруг и впрямь вся ниточка потянется именно отсюда?

Потом он взялся за телефон и набрал номер старого приятеля.

– Юрка, у тебя карандаш есть под рукой? Тогда запиши номер телефона… И дату. Двадцать восьмое октября, с трех до семи вечера. Да, так, все верно. А теперь проверь, пожалуйста, не в это ли время и не с этого ли номера были звонки на трубу киллера, который Жданова убрал, как его, Пономарев, кажется…

– Не киллера, – тут же поправил его Юрий, обладавший отличной памятью, что позволяло ему оставаться одним из лучших специалистов аналитического отдела Петровки. – Звонки с номера Шаповалова были на телефон посредника.

– Ну, в данном случае это не принципиально, – отмахнулся Головин. – Ты, главное, проверь время и дату.

И вновь настало утро, опять такое же тусклое и безрадостное, как все предыдущие его утра в особняке…

Вчера Стас и Таня легли поздно, намного позже обычного. Подбрасывали в камин дрова, благо их имелся достаточный запас, как следует прогрели свой «дом», вскипятили чайник, поужинали быстрорастворимой лапшой, а когда огонь в камине стал затухать, принялись печь в золе картошку. Сидели в полумраке комнаты, освещаемой лишь отблесками пламени, ели картошку, обжигались, перемазались сажей и разговаривали, разговаривали, разговаривали…

Про детский дом Таня рассказывать не стала, призналась лишь, что не выдержала там и нескольких дней. Ночью, когда все уснули, выбралась в окно, перелезла через забор и сбежала. Добралась до железной дороги (детдом, как понял Стас, находился где-то в области) и до утра шла по шпалам в сторону Москвы, а потом села на первую электричку и добралась до вокзала. Там и осела, но, впрочем, ненадолго – слишком жестокими показались несчастной домашней девочке законы, по которым существовали привокзальные нищие. Так что сбежала Таня и от них и долго скиталась в поисках пристанища, еще несколько раз примыкала к группам бездомных и беспризорников, но ни с одной из них так и не захотела остаться. На ее счастье, была теплая весна, затем пришло жаркое лето, и девочка хотя бы не страдала от холода, ночуя то здесь, то там, нередко просто под открытым небом где-нибудь на лавочке в сквере. Первое время она чуть не каждый день приходила к своему старому дому, вернее, на то место, где он стоял, потому что обгорелые остатки здания очень быстро снесли и начали на его месте новое строительство. Судя по картинке, которая висела на заборе, огораживающем территорию стройки, там должна была появиться очередная уродливая конструкция из стекла и бетона, которые за последние десять лет так обезобразили Москву.

А потом, ближе к осени, Тане посчастливилось наткнуться на этот особняк, который каким-то чудом оказался никем не занят. Здесь же поблизости, в переходе, Таня просит милостыню. Конечно, зарабатывает она не много и живет впроголодь – но зато она сама по себе, сама себе хозяйка, никто ее не бьет, не заставляет работать на него, не отнимает денег. Таня искренне верила в то, что во всем этом ей помогает ее ангел-хранитель – ничем иным подобное везение объяснить было невозможно.

– Ангел-хранитель… – с улыбкой повторил ее слова Стас. – Ты думаешь, он существует?

– Ну конечно же! – убежденно кивнула девочка. – Как же иначе? Должен же кто-нибудь заботиться о нас там, Наверху? Жизнь такая трудная, без помощи ангела-хранителя мы бы с ней просто не справились.

– Хорошо бы, если так… – Он задумчиво поворошил дрова в камине.

– Знаешь, когда я еще жила дома… – тихо проговорила Таня, – мой самый любимый праздник был не день рождения и не Новый год, а день ангела. Мы с бабушкой праздновали именины в один день, двадцать пятого января. Бабушку тоже звали Татьяной, только она Татьяна Александровна, а я Татьяна Алексеевна. Так вот, это, наверное, был самый-самый лучший день в году! Мне всегда, что бы ни было, разрешали в этот день пропустить занятия в школе. И я спала долго-долго, а когда просыпалась, то за окном было так красиво, так светло… Ты никогда не обращал внимания на то, что двадцать пятого января каждый год всегда хорошая погода? Мороз и солнце, как у Пушкина… В этот день бабушка всегда пекла мои любимые пироги с вишней. Мама с папой дарили мне какой-нибудь хороший подарок, а бабушка – обязательно старинную открытку с надписью «С днем ангела!» Я очень люблю старинные открытки, у меня их благодаря бабушке, целая коллекция собралась…

Девочка замолкла и горько вздохнула, очевидно, вспомнив о судьбе этих открыток, погибших в огне пожара вместе с остальными вещами Кузнецовых. Но тут же вернулась к своим светлым воспоминаниям, которые быстро прогнали с ее лица тень печали.

– А вечером всегда приходили гости. И мои друзья, и мамины с папой… Мы пили чай с пирогами, играли на пианино и танцевали. А еще мы играли в разные замечательные игры – в «фанты», в «шарады», в «крокодила», в «черту характера», в «ассоциации», в «угадай персонажа»… Было так весело! Как второй день рождения. Или даже как первый, потому что у меня день рождения летом, в июле, когда никого из друзей в Москве нет и отпраздновать как следует не получается… А у тебя когда день рождения, Стас? – внезапно спросила Таня.

– Двадцать девятого декабря, – машинально ответил он.

– Да ты что? Это же послезавтра!

– Правда, что ли? – изумился он. – Сегодня двадцать седьмое? Черт, я здесь совсем потерял счет времени, уже не слежу ни какое число, ни какой день недели…

– Ну да, сегодня вторник, двадцать седьмое декабря, – подтвердила девочка. – Через четыре дня Новый год…

Она помолчала немного и добавила:

– Представляю, как тебе обидно думать, что придется провести и Новый год, и день рождения здесь… Целых два праздника пропадают! Я в свой первый день рождения не дома забралась куда-то за гаражи, легла на землю и с утра до ночи проревела. Даже есть не хотелось… Ты очень переживаешь, да?