Михаил Гиголашвили - Толмач

– Какие могут быть шансы?.. Кто тебя преследовал?..

– Теща!.. Жаль, не добил. Она весь развод и сварганила, сука.

Он плюнул в окно и швырнул окурок – тот попал прямо на капот сверкающей «Ауди».

– Ты чего, ошалел, Димок?..

Окурок тлел. От капота начал подниматься дымок.

– Ничего не будет, спецпокрытие.

В кабинете Тилле включил диктофон и продолжил:

– Родители живы?.. Нет?.. Прочерк. Братья-сестры есть?.. Нет?.. Отлично. В армии служили?.. Нет?.. Почему?.. Освобожден по здоровью?.. Но он же спортсмен?.. А, плоскостопие, понятно… Где работал?.. Слесарь в автомастерской. Запишем… Ну, а теперь расскажите о причинах, почему вы пришли в этот кабинет. Что вам надо?

– Я человек тихий. Но если меня замкнет – тогда все, плохо дело…

Тилле, видя, что опять начинается долгая предыстория, посмотрел на часы и сказал мне:

– Пожалуйста, переводите по предложениям. Может быть, так он будет короче говорить.

– Он говорит, чтоб по предложениям переводить. Говори от точки до точки, пунктиром, – сказал я Димку.

Он кивнул:

– Гоню пунктиром. Женился на русской немке. Баба ничего была. Семья – здоровая, в войну выслана. Но у всех их в паспортах стояло «русский» – и рыбку съесть, и на хер сесть. А я только женился. Вижу – надо что-то делать. Продал хату, дал баксы баблососам из ментовки, они переписали паспорта на немцев, все стали дойчи. Вначале выехали мы с моей нутой [23]и ее сестра с семьей. Там осталась теща – ее мужа, Додика, не выпускали, он в молодости на атомном реакторе полгода буфетчиком работал. Потом выпустили. Вот приперлась эта сучья теща со своим жидом Додиком. Села на социал, вонунг [24]ништяк получила, мебель дорогую купила, себе всякие наряды каждый день с магазина тащит…

Тилле прервал его:

– Пожалуйста, ближе к теме!

– Данке зер [25]. Уже близко. Начала эта обезьяна задаваться. Просит ее моя дура с ребенком посидеть, а у ней времени нет, к парикмахеру спешит. Сама вся лысая, на копфе [26]кожа розовая, зоб болтается, как у индюшки, в гроб давно пора, а туда же – прически делать, тварь!.. Другой раз попросили с дитем побыть – а она в ответ: вы, мол, женщину наймите, у меня времени нет, педикюрку должна делать. Это ей-то, на ее кривые когти!.. Совсем офашистилась, себя Гердой называет, хотя всю жизнь Надькой в сельпо корячилась… В общем, такие понты. Вот тварь, думаю, ну, я тебя уделаю, обезьяна лысая… Потом с ее жидом сцепился. Этого Додика день рождения был, барана зарезали. Сидим на травке. И стал свояк Ахмед этого Додика подкалывать: «Вы, мол, суки, зачем Христа убили?» А тот Додик вдруг как завизжит: «Да какое вам дело, что мы с одним нашим недоноском сделали?.. Мы со своим евреем разобрались, вас не касается, чего вы нос свой туда суете!» Ферштейн зи?.. [27]Это Христос-то – недоносок!.. Ну, Ахмедке все равно, у него свой аллах, а мне обидно стало. Дал я Додику по рогам, он – с копыт. Скорая, менты… Еле отмазался…

Тилле давно уже выключил диктофон и с тоской слушал Димка, а тот рассказывал дальше:

– Потом еще Ахмедка этого Додика порезал из-за машины. Три раза ударил мессером [28]в задницу. И домой побежал, в ванной заперся и сидит. Полиция пришла айн маль [29]– он не открыл. Потом Ахмедкин брат, Зубаир, выпивши со свадьбы пришел, ничего не знает, сидит мильх [30]пьет – он, как водярой нарежется, потом обязательно молоко тринкает [31].Полиция пришла ночью опять. «Где, говорят, Ахмед?» – «Не знаю». – «Хорошо, поищем». Пошли по циммерам [32]. А это что?.. Дверь в ванную. «Откройте!» Зубаир видит – правда заперта. Удивился – что такое? Взял по пьянке топор и начал рубить. А там Ахмедка… Увели в наручниках, теперь в кнасте [33], суда ждет…

Тилле, горестно вздохнув, проникновенно попросил:

– Короче, пожалуйста!

Димок закряхтел на стуле:

– Да уж куда короче. Ладно. Аллес клар [34].Вот пришла как-то эта сучья теща как будто ребенка навестить, а сама все своими аугами [35]туда-сюда крутит – что, мол, еще нового купили, да за сколько, да зачем?.. Слово за слово, я не выдержал, дал ей по рогам. Она – с копыт. Скорая и так далее…

– Мы-то тут при чем?.. Все это – для уголовной полиции. Дело заведено? – устало спросил Тилле.

– Найн, – твердо ответил Димок.

– Ну и радуйтесь, что в тюрьму не посадили. Других причин для просьбы о политубежище нет?..

– Да вроде бы все…

– Что вас ожидает в случае вашего вероятного возвращения в Казахстан? – задал Тилле дежурный вопрос, который испугал Димка.

– Да уж ничего хорошего. Убьют – и все.

– Добавить ничего не хотите?..

Димок встал и жалобно уставился на Тилле:

– Битте, хельфен зи мир! [36]Помогите! Мне бы пару месяцев перекантоваться, а там срок придет, можно будет на постоянку заявление подавать, адвокат поможет, свой парень, из Джамбула…

– На три месяца у вас и так есть! – отмахнулся Тилле и протянул ему временное удостоверение беженца. – Вот, тут написано, что можете три месяца находиться в территории Германии, пока мы вам отказ выписывать будем.

– Серьезно?.. Ну, ништяк, зер гут. Всего-всего вам!.. – вскочил Димок и полез к Тилле с протянутой рукой – прощаться.

Тилле нехотя ответил на рукопожатие. Потом Димок крепко потряс мою руку и выбежал из кабинета, забыв на столе свое удостоверение.

– Дайте ему. Псих какой-то!.. Ну, мне пора на совещание. За восемь недель третий летучий голландец с курдами из Ирака в Триесте причаливает. Команды нет, одни беженцы. Полюбилась им Германия! Положение серьезное. До встречи!

Димок курил на лестнице. Я дал ему удостоверение и увел на балкон – курить и ждать, пока будет напечатан протокол. А там услышал печально похожие друг на друга истории о том, как Димок за разные провинности снес с копыт все родство, включая самых близких. Отца покалечил за то, что тот не давал ему киндергельд [37]. Мать избил за рысканье по карманам. Сестре сломал ключицу, застав ее роющейся в его кошельке. Палкой надавал бабке по рогам, когда она его в похмелье побеспокоила. А столетнему деду сломал руку, когда тот пытался украсть у него бутылку бира.

– Тебе за все это пожизненно полагается. – Я загасил окурок и вернулся в комнату.

– Да, – согласился Димок, следуя за мной. – Но что делать?.. Если крыша поехала – все, одни рефлексы. У меня удар смертельный. Как у Стрельцова, знаешь?

– Я вообще со спортом не очень-то… Тренироваться всегда было лень…

– Думаешь, я тренируюсь?.. Больше делать нечего! Удар поставил, точки знаю – и все, чего еще надо?.. Любого с копыт снесу, кто пасть шнуровать не будет!

И он, вдруг вспрыгнув на стол, дал ногой по лампе, которая с треском взорвалась и осыпалась.

– Ты что, опомнись! – Я едва успел уклониться от осколков.

Он спрыгнул со стола.

– Сама взорвалась! – и начал собирать осколки.

«Прав Тилле – это настоящий псих!» – подумал я и пошел искать Зигги, чтобы сообщить о взрыве лампы.