Олег Рой - Тайна

– И что? Мне-то что? – рявкнул тем временем конвоир, парень лет двадцати пяти, со злой и глупой ухмылкой, подойдя поближе и стуча прикладом об пол. – Будешь выступать – сама получишь, защитница нашлась.

– Да не человек ты, что ли? Что же вы злые-то такие? – тихо, как будто сокрушаясь, заметила тетка.

– Мы не должны жалеть всякую там контру. Они враги. Мечтают уничтожить Советскую власть, – убежденно возразил конвоир.

– Но ведь сейчас арестовывают и убивают как раз тех, кто эту самую власть завоевал тогда, в семнадцатом. Они отдавали все за революцию – кровь, здоровье, жизнь, а как не нужны стали, так их и стали уничтожать. Когда большевики к власти пришли – то начали их потихоньку прибирать к рукам.

– Ты, баба, не путай, – высокомерно заметил охранник. – Это они замаскировались под наших, примкнули к красным, потому что у них не было другого выхода. Вот их и разоблачают. Знаешь, сколько предателей и врагов завелось на нашей родине и маскируется под своих? Мы только тогда сможем стать сильными и вести войну с кем-либо, когда расстреляем пол-России.

– Да она-то какая контра? Девка молодая совсем, сам посуди. У нее одно на уме – дите родить и вырастить.

– Это уж я не знаю, кто ее с пути сбил. Наверху лучше разбираются. Только это еще хуже, что она только жить начинает, а уже предателем оказалась. И тем опаснее она для нас.

– И кто же это тебе внушил такую чушь? Не сам ведь додумался поди, – сокрушенно спросила тетка.

Не заметив иронии, парень высокомерно и важно ответил:

– Это секретарь комсомола на политзанятиях нам так объяснял. – И отошел, не желая больше продолжать бессмысленный разговор.

– Вот так молодежь у нас готовят для бойни, – покачала головой тетка, – а меня Щекочихой звать.

– Почему Щекочиха? – слабо улыбнулась Ольга. Боль уже почти прошла, так, ныло еще, но это можно было и потерпеть.

– Фамилия у меня такая – Щекочихина, так и прозвали, – пояснила тетка. – Татьяна Щекочихина вообще-то…

– А я Ольга Акимова.

– А что ж ты так одета-то, Ольга Акимова? – спросила Татьяна, скептически разглядывая тонкую кофточку Ольги. На ней до сих пор была та самая одежда, в которой она уехала из деревни.

– Так у меня нет ничего больше. Я в тюрьму не планировала попадать, когда в дорогу собиралась, – горько усмехнулась девушка.

Вещей у Оли действительно больше не имелось – только маленькая котомка, которая прибыла с ней из деревни, – в ней расческа и несколько тряпок.

– Нас ведь в Норильск везут, – покачала головой Щекочиха, – слух такой прошел. А Норильск за Полярным кругом, на Крайнем Севере. Там такая холодрыга, ты даже не представляешь какая. Обычно заключенных отправляют туда только летом. Ведь туда иначе как теплоходом не добраться: нет ни железной дороги, ни обычной. Только пешком можно или на лыжах. А как нас доставят, я и понятия не имею.

Она покачала головой:

– Сейчас ведь много осужденных, видимо, им люди срочно нужны – там затевается что-то нешуточное. Пол-России арестовали и туда сгоняют – нужно же, чтобы кто-то работал. А что удобнее, чем дешевые руки зэка? Кого не расстреляли, того осудили на десять лет и отправили на работы… Так что подумай об одежде-то, если не хочешь раньше времени скопытиться. У тебя дите скоро будет, нельзя так. О себе-то одной можно и не хлопотать особо, хотя все равно жить охота, даже и там…

Оля только кивнула, соглашаясь.

– Зима там тянется больше девяти месяцев, – грустно улыбнулась во весь беззубый рот Щекочиха, – снег уже в сентябре выпасть может, а тает только в июне. Бывает, и в июле, и в августе, хотя долго не лежит. А еще там бывает полярная ночь. Она длится около полутора месяцев – в декабре и первой половине января. Так что будем добывать для родной страны цветные металлы в тяжелых для выживания условиях.

– Так это тундра, что ли? – спросил кто-то с верхней полки.

– Да нет. Там и леса есть, и реки. Деревья только пониже, чем у нас.

– А откуда вы это все знаете? – удивленно спросила Оля, завороженно слушавшая Щекочиху.

– Да так, люди рассказывали… – уклончиво ответила та. – Я пока в тюрьме сидела, много чего наслушалась…

– А вы тут за что?

– А, любопытная, – улыбнулась Щекочиха, – догадываешься небось, что я не политическая. История у меня, деточка, необычная. Я сирота, ни отца, ни матери нет, детдомовская. Никаких тайных родственников-дворян тоже. А меня прямо на улице арестовали. Вот как теперь бывает. Я разным в жизни занималась, последнее время шитьем подрабатывала – швея я. Подъехал «воронок», дверь открылась, назвали мое имя. Я подтвердила, что, да, мол, Щекочихина. Они меня тут же под руки, ловко так – чтобы я между ними оказалась, не дернешься никуда. Бросают в «воронок», везут в «серый дом» и отправляют в камеру. Говорят, что я контрреволюционерка… Но там я недолго просидела. Через несколько дней меня повели на суд… Судили без защиты и свидетелей. Вывели меня на заседание в наручниках. Рядом трое охранников, столько же у выхода. Как будто я опытная преступница и сбежать могу прямо из зала суда. Всю первую половину дня зачитывали дело. Я почти ничего не понимала из того, что читали. Только, помню, удивилась, откуда они столько на меня накопали… А после обеда огласили приговор.

Суд приговорил меня к высшей мере наказания за контрреволюционную деятельность. Судья замолчал, а я чуть сознание не потеряла. Все, конец, думаю… А потом и говорит, мол, на основании статей таких-то, наказание вам заменяют на пятнадцать лет лишения свободы с отбытием в специальных лагерях и последующим поражением в правах на десять лет. И еще мне незаконную частнопредпринимательскую деятельность приплели, мол, шила я на дому. Говорили, что я способна на террор и шпионаж. Вот так-то, деточка… Навроде того, что пусть посижу на всякий случай…

– Как же это получилось-то? – с недоумением спросила Ольга. – Вот так, прямо на улице схватили…

– Донес кто-то… Есть у меня подозрения, врать не буду – не уверена. Но рядом со мной на той же улице еще одна портниха жила. Так вот, шила я лучше – и аккуратнее, и под фигуру угадывала. Многие клиентки ко мне от нее переходили. Как только они про меня узнавали, сразу от нее уходили. Ей одни убытки от этого… Я этой портнихе давно говорила, мол, бросай это дело, занимайся другим. Да она, видать, иной выход нашла… Поцапались мы с ней как-то, угрожала она мне… Но я в расчет ее угрозы не приняла, собака лает, ветер носит… Видать, зря.

Глаза Щекочихи стали узкими и злыми. Ольга догадалась, как часто та вспоминает свою обидчицу. Было ясно, что она лелеет план мести, и, когда бы ее ни выпустили – через год, десять или двадцать лет, доносчице не поздоровится.

Ольгу вдруг словно бы что-то коснулось…