Галина Артемьева - Кто косит травы по ночам

У нас ведь органы своеобразно работают, а именно: плевать им на такие дела. А че? Трупешника нет, дела громкого не получится, мотаться куда-то, запрашивать что-то там неведомое – больно надо. Ну, подобрали, поместили в Дом малютки, и пусть себе растет-перемогается.

Но то дело давнее. А вот сейчас – ведь у всех сопляков в домах компьютеры имеются, в Интернете сидят, дурью маются. Так нет, чтоб создать базу: у кого, где и когда потерялся ребенок. Одну базу для всей страны. И чтоб каждый мог туда зайти и прочитать, кто кого ищет. И фотографию рассмотреть. Она в милиции заикнулась про компьютер, так ее на смех подняли: «Какой такой компьютер, ты посмотри на наши зарплаты!» Вот такой расклад.

И во всем Наталья сомневалась. И в ситуации этой, и даже в имени девочки, которое та не признает, хоть ты кол на голове у нее теши. Но переименовывать тоже страшно, да и права у нее на то нет – а вдруг все-таки Таня? Так и записали ребенка: Татьяна Садовая. Садовая – это потому, что у детсадика нашли, понятное дело. Отчество Наталья дала ей Андреевна, по имени любимого брата, на счастье. Андрейка у них всегда везучим был, вот пусть эту бедолагу хоть именем своим поддержит.

Пришлось привыкнуть

Какое-то время Наталья по мере возможности следила за телепередачами, в которых говорилось о пропажах детей, написала даже на Центральное телевидение, но через год оставила это дело за полной его бесперспективностью. Никакого отклика не было на ее ауканье по огромной стране, как в дремучем лесу. Заблудилась ее Танечка не на шутку. Наталья за ней приглядывала, брала на субботу-воскресенье домой, но все без толку. Ребенок ушел в себя. На имя Таня все же пришлось ей откликаться, привыкла и к фамилии. Ела просто ужасно. Каждый кусок впихивали. И то надо было быть осторожными: заставляешь ее поесть, а у ребенка открывается неукротимая рвота. Веселого мало. Истаяла вся. Из толстушки вытянулась в бледную тень. Первые полгода жизни ее в детдоме все приходили бездетные пары, привлеченные местной прессой, интересовались, любовались издали, мечтали удочерить. Но, во-первых, по закону полгода отводится на поиски родителей или других родственников, и в течение этого периода найденыши усыновлению не подлежат. Во-вторых, жила в душе директора детдома уверенность, что этого ребенка нельзя никому отдавать, что нечто кроется в этой детской судьбине небывалое. Как бы там ни было, но по истечении отведенного законом срока желающих взять девочку в семью не оказалось. Слишком сильно изменилась малышка: из кругленькой ясноглазой толстушки превратилась в бледную тощую сироту с потухшим взглядом. У некоторых возникала мысль о неизлечимой болезни или слабоумии.

Наталья все думала: сможет ли девочка учиться, если так тяжело даются ей контакты с людьми? Хорошо, что в начальных классах только одна учительница. С ней была договоренность: к ребенку индивидуальный подход, к доске не вызывать, спрашивать отдельно, всякие попытки травли со стороны одноклассников пресекать немедленно. Оказалось, что все эти предосторожности были ни к чему: девочка нормально училась, уроки отвечала без запинки. Читала лучше всех в классе, почерк выработался замечательный. Обнаружилась у нее редкая способность к рисованию: зоркий глаз и твердая рука. Вот попросишь ее: нарисуй Марью Николаевну, воспитательницу. Она одной линией по бумаге раз-раз, и вот вам вылитая Марь Николавна. И любую кошку, или птицу, или что хочешь нарисует с лету. Просто даже и не верится, что такое возможно. Хотела Наталья Танечку устроить в изостудию, но побоялась. До изостудии путь от детдома неближний, одну не отпустишь, как бы чего не случилось, а водить некому. Ладно, пусть подрастет, решила. А пока стала Таня главным детдомовским художником. Все газеты, стенды оформляет лучше любого взрослого.

Так потихоньку-полегоньку прошло семь лет. Ничего в Таниной жизни не менялось, никто ее не искал, она помаленечку таяла, хотя, может, просто в рост пошла, поэтому казалась уж особенно, до невозможности худенькой и слабой. Пару лет назад затеяла Наталья с помощью братика Андрея серьезную акцию под названием «Каникулы в семье». Бросили клич в центральных газетах, на телевидении – помогите, мол, обездоленным детям хоть на две недели в году понять, что такое семья и какие водятся в наших краях хорошие люди. Нормальные люди понемножку находились: кто жертвовал деньги на отправку целой группы детдомовцев в Крым, а то и в Турцию, кто брал одного-двух на дачу погостить, предоставив, естественно, все справки про себя, свое здоровье и материальное благосостояние. Таню директриса всегда брала к себе на целое лето, но толку не получалось из этого никакого: девочка молчала, ела плохо, просто ужасно, читала на балкончике или рисовала, вот и все ее были дела. И вот пришла в голову Наталье мысль, чтоб брат взял ребенка на все каникулы в свою семью. Семья у него была образцовая, доверить девочку она не боялась. Тем более невестка ее, Надежда, увлекалась живописью, малевала картины, не совсем, правда, понятные, но красочные. Глядишь, расшевелится Танечка, порадуется ее душенька.

Уже была достигнута договоренность с Андреем, собрана вся чудовищная по объему документация, до ее отлета в Москву оставалось каких-то две недели, когда произошел с Таней странный случай, убедивший Наталью, что злые силы не оставили в покое ее воспитанницу.

Зло совсем близко

Майским вечером, когда было вполне светло, солнечно и редкостно благодатно, Наталья надолго задержалась в своем кабинете, составляя очередные отчеты. Она распахнула окна, чтобы слышать птиц – в наших краях это такое счастье, когда солнце, тепло, весна, что любая гнусная писанина не в тягость при такой погоде.

Щебет птиц часто заглушался детскими воплями: на футбольном поле старшие парни азартно гоняли мяч, малышня их подбадривала. Особенно надрывались, если случался гол. В общем, нормальные звуки нормального детского учреждения.

Наталья с первых шагов своей педагогической деятельности усвоила одну истину: когда дети шумят – это хорошо.

Плохо, когда тишина. Это значит – что-то затевается непотребное, а то и свершается. Здоровый детский ор – показатель благополучия. Если, конечно, это не крики о помощи или рев от обиды и боли. Но эти все оттенки научаешься различать очень быстро, было бы желание.

Сейчас звуки доносились самые что ни на есть доброкачественные: птичьи писки и звуки ударов по мячу чередовались с детскими голосами.

И вдруг, во время относительной тишины раздался крик, совершенно неслыханный, ни на что не похожий. Может быть, так большие птицы кричат предсмертно? Или ребенок, если его мучают? И сразу пронзила мысль о Тане.