Дина Рубина - Окна

Ни за какими впечатлениями я сюда не ехала. Все просто: подруга Регина пригласила меня в трехдневную поездку на Крит, организованную профсоюзом банка, где она работает. Стоило все увеселение – хвала профсоюзу – сущие копейки: так что это был случай явно из тех, о каких моя бабка всегда говорила: «Жалко было не купить». Собственно, поехала я на Крит, чтобы расслабиться и хотя б на три дня отвлечься от работы над книгой, отдалиться от нее, отвернуться – так художники отворачивают лицом к стене незаконченный холст. И никаких впечатлений, пожалуйста. Одна лишь нирвана у синего моря, под музыку… сиртаки? или как это здесь называется?

Наш отель, новый и очень модный, спроектированный «в духе древних дворцов Эллады» (все, что я ненавижу в современной архитектуре: минимализм, стекло, металл, острые углы, неудобство во всем, и все принесено в жертву великому замыслу и стилю – причем скоплению этих бараков выдано пять звездочек), наш супердорогой и очень модный отель находился в приморском городке или, скорее, деревушке под названием Колимпари.

Приехали под вечер, а на рассвете я вышла на балкон и – видимо, наш балкон выходил на оборотную сторону счастья – под утренним, еще бесцветным небом увидела скудный пейзаж Самарии: каменистые холмы, редкие эвкалипты и сосенки на них вперемешку с какими-то колючими кустами. С одного склона горы на другой, тихо позвякивая колокольцами, перетекало стадо мохнатых местных козочек «кри-кри».

И никакого моря в обозрении, лишь молодые чахлые пальмы выстроились вдоль дорожек, дураки дураками, на задворках молодого отеля…

«Приехали», – подумала я, и крикнула в комнату:

– А погулять где-нибудь здесь найдется?

Подруга бывала на Крите, довольно много по нему поездила. Но упоминать о Лабиринте и прочих великих древностях не стала, зная мою неспособность восхищаться камнями (пусть даже и легендарными) и мою манеру подтрунивать над туристами, припадающими ко всем святыням, рекомендованным путеводителями.

Тут уместно добавить, что Судьба, со свойственной ей иронией, меня наказала достойно: моя собственная дочь стала археологом и уже не раз тщетно пыталась пристрастить меня к каким-то бывшим склепам и пустым саркофагам. Недавно демонстрировала снимки обнаруженной гробницы царя Ирода. «Посмотри, – говорила она, склоняясь над моим плечом и кивая на бликующий экранчик смартфона. – Ты только глянь на эту красоту!» Я же видела одни лишь камни, беспорядочно нагроможденные.

«У тебя нет ни капли воображения», – огорченно вздохнула дочь.

И это правда. Я способна понять красоту собора, уют какой-нибудь средневековой аптеки с ее старинными склянками, медными ступками и перегонными аппаратами; готова бесконечно искать свой улов в авоське венецианских кампо и калле , но не в состоянии мысленно достроить стены над мертвыми камнями, возвести в воображении арки, вставить витражи в свинцовые переплеты окон, воздвигнуть купола и шпили…

Подруга появилась на балконе с мокрыми после душа волосами, в банном халате – как обычно, бодрая с утра. Достала сигарету из пачки, закурила…

– Знаю-знаю, – сказала, отгоняя дым ладонью. – Тебе нужно «вещество жизни», да? Таверны, море, вино, лавки со всякой пыльной дрянью, живописные идиоты, уличные драки…

– Можно покататься на кораблике, – примирительно заметила я. – Только, за-ради всех греческих богов, никаких минотавров! Лучше просто нанять водителя и колесить по дорогам и деревенькам. – И кивнула на тихо звенящее стадо «кри-кри»: – Здесь должно быть отличное вино, потрясающее мясо и отменный козий сыр.

Так возник синеглазый василиск Васи́лис.

Он заехал за нами ранним утром: в июне на Крите надо ловить утреннюю прохладу, подставляя лицо гулящему ветерку, погружая благодарный взгляд в сине-зеленые тени платанов.

Одет был наш полугид в легкий светлый костюм, довольно элегантный, и хоть галстук, видимо, не входил в его гардероб, воротник расстегнутой у горла белой рубашки был отглажен и весьма красиво оттенял загорелую шею и лицо с грозным носом, но полноватыми, добродушными щеками. Небольшая лысина тоже была отполирована природным золотистым загаром.

Он был безупречен: представился, вежливо осведомился, куда бы дамам хотелось ехать, – в сторону Ливийского моря, например? знаменитый монастырь, горные деревушки, великолепный пляж? Кастели? Фаласарна? Хрисоскалитисса? Полириния? Платанос?

– О’кей, – любезно отозвалась моя подруга, а по-русски вполголоса добавила: – Хрен с ним, пусть везет, куда знает. Главное, чтобы вывез к пляжу… забыла название, что-то зубодробительное, но дивное море и странный розовый песок – я была там, в восемьдесят пятом году.

…Минут тридцать летели по прибрежному шоссе, пролистывая синие окна и двери домов приморских деревень. Мелькали таверны, пансионы, сдобные византийские церкви, похожие на пасхальные куличи. Некоторые меньше моей кухни. У меня вообще-то большая кухня, но подобное пришедшее на ум сравнение все же слегка обескураживало.

Апогей этого умиленного церковного уюта я видела по дороге из аэропорта: на хвосте выступающей в море косы, длинной и узкой, как лезвие критского кинжала, – словно лягушонок вскочил на травинку, – сидела церковка размером с исповедальню, едва ли не в человеческий рост – и была как гриб-боровик, выросший сам-три, с тремя голубыми шляпками.

Лазурный день. 2008

А когда свернули на проселочную дорогу, уходящую вверх, в горы, нам все чаще стали попадаться совсем уж миниатюрные – высотой с напольные часы или даже меньше – часовни на обочинах. Они похожи на тщательно сработанные макеты церквей – с нефами, барабанами, куполами и окнами. Внутри крошечной залы за стеклянной дверцей помещена толстая свеча или масляный светильник. На мой вопрос, к чему эти милые, но неуместные на такой крутой дороге развлекалки, Василис меланхолично ответил, что это придорожные капеллы в память о погибших в авариях. Их ставят осиротевшие семьи… либо сами жертвы, добавил он, в память о спасении.

– Смотря в каком виде жертва выползла из госпиталя, – хмуро заметила на это Регина. Заядлая курильщица, она уже мечтала о привале: «полюбоваться пейзажем».

Судя по тому, что подобные мини-капеллы мелькали на дороге каждые два-три километра, можно было судить о набожности местного населения, равно как и о манере водить, да и о качестве дорог тоже.

А наша похожая на тропу дорога вязала узлы и петли, взлетала вертикально, падала вниз, вокруг все теснее сдвигались горы, втягивая макаронину тропы в глубину ущелья; извилисто сияло небо меж вершинами гор, сгущаясь в ярчайшую синеву, исчирканную хищным полетом каких-то крупных птиц…