Вячеслав Репин - Суррогат

В тот памятный год о коронавирусе ещё только начинали говорить, а со мной уже случилось всё самое худшее, что бывает в жизни. Я потерял самого близкого мне человека. Вылечить жену от онкологического заболевания так и не удалось. И даже месяцы спустя скорбь не переставала скручивать меня в узел. Бороться с собой я и не пытался. Хотя зачем-то заставлял себя беречь силы, словно боялся, что меня не хватит на остальное, ещё только предстоявшее. А предстояло нести свой крест до конца.

В московской квартире всё напоминало о вчерашней жизни. Оставаться здесь было выше моих сил. Пришлось подумать о том, как жить дальше. Годы назад, до брака, я успел пожить во Франции, и от прошлой жизни в Париже у меня оставалась крохотная двухкомнатная квартирка, купленная в кредит, с которым я до сих пор ещё не рассчитался. Планировал продать её, но руки всё не доходили. Мы с женой и её детьми от первого брака приезжали в отпускное время и останавливались в этой квартире. Сюда я и приехал из Москвы, причём на своём московском джипе, повидавшем уже и не такое; оставить машину в любом случае было негде. На этом допотопно-чёрном, рычащем чудище я беспардонно и разъезжал по Парижу, да ещё и с российскими номерами.

В четырёх стенах парижской квартиры жить тоже оказалось невмоготу. Знакомые помогли мне снять другое жилье. Так я и обосновался к концу лета в Йере, настоящей загородной дыре. Престарелая русская эмигрантка сдала мне скромную, но отдельную часть дома, в котором жила сама…

В начале октября дни стояли тёплые, солнечные. В воскресенье я решил прогуляться по старым местам. Тянуло побродить по лесным аллеям, подышать прохладой осеннего леса. Приезжая во Францию вместе, мы с женой когда-то исходили вдоль и поперёк весь зелёный массив к северу от Парижа. И лишний раз хотелось что-то сверить в себе. Я всё ещё пытался хотя бы на пару часов приостановить время, неумолимо втягивавшее меня в ненужную мне новую жизнь.

На знакомой лесной автостоянке всё было по-прежнему. Как только я припарковал машину, меня охватило чувство, что я вернулся. И в этом было что-то нереальное. Вокруг – оглушительная тишина. Ни шума с дороги, ни птичьего щебета. Доносился лишь осторожный, невнятный стрёкот и шелест самого леса.

Лес выглядел ещё летним. Трава на обочинах оставалась свежей, зелёной. Из нескольких просек, разбегавшихся от развилки на все четыре стороны, я выбрал самую широкую, чтобы проще было ориентироваться, и направился туда, где было солнечнее. Невольно приглядываясь к листве и кустарнику, я вскоре наткнулся на горстку опят. Не рановато ли для опят? Листопада, дождей ещё не было. Объяснение могло быть только одно: лес был завален несметным количеством валежника. Палые деревья так и не были убраны после урагана, о котором писали и говорили несколько лет назад.

Собирать грибы в одиночку – занятие непривычное. Особенно остро это сознаешь, если попадаются настоящие, хорошие грибы. Поделиться радостью не с кем, а это всегда странно. Зато начинаешь буквально вкушать каждое мгновенье. У одиночества есть не только плохие стороны. Впервые я это осознал ещё в молодости, когда я ещё только начинал принимать себя за писателя, а заодно и за инакомыслящего. В летние месяцы я бедствовал на даче, снимая домик в Переделкино, и однажды решил пойти за грибами. Суп из подберёзовиков, собранных на соседней вырубке, показался мне в тот день царским обедом.

Ни о каких грибах я сегодня даже не думал. Но когда наткнулся на боровик, я понял, что ходить мимо таких грибов и просто на них любоваться не смогу. Как бороться с таким соблазном? Белый гриб размером с кулак жалко было срывать. Опустившись на корточки, я озирался по сторонам в поисках всего семейства. Так учил меня в детстве дядя, заядлый грибник. Он утверждал, что грибы появляются сами, стоит только притаиться и присматриваться к лесу, одновременно вырисовывая в уме, как грибы должны выглядеть.

Я увидел ещё один белый гриб, а затем ещё. Время было действительно грибное. Грибы пришлось собирать в пластиковый пакет, высвобожденный из-под бутербродов. Увлекаясь, я рыскал по траве и листве. Но больше ничего не попадалось, а солнце мельтешило теперь с другой стороны аллеи.

Я перебрался через дренажную канаву в соседний лесной массив. Дубовая чаща, поросшая кустарником, здесь оказалась непролазной. Боровики в таких местах растут редко. Но лес завораживал тишиной, напоминал что-то давнее, забытое. Дальше идти уже не хотелось.

Меньше чем за час мой пакет всё же оказался полон отборных боровиков. Приходилось выбрать окончательно: грибы или прогулка. Увесистую ношу нужно было, конечно, спрятать и забрать уже на обратном пути к машине. Я сел на пенёк и подумал о чём-то совсем другом, когда вдруг раздался треск сучьев.

Хруст повторился совсем рядом. Я стал присматривать себе короткий путь к просеке. А вдруг лесной зверь? Но в тот же миг в просвете зарослей показалась фигура мужчины. Не зверь, а человек. В лесу это всегда и пугает, и радует. Незнакомец в коричневой куртке тоже, видимо, бродил по лесу в поисках грибов.

Чтобы не оказаться для него в свой черёд сюрпризом, я с хрустом надломил ветку. Тот застыл на месте, прислушался. Из-за куртки защитного цвета, которая была на мне в тот день, выдать меня в лесной чаще могло лишь светлое кепи на голове.

Наконец и он меня увидел. Выждав пару секунд, незнакомец направился в мою сторону.

Мы поздоровались.

– А я уж было… Кабан, думаю. Нагулялся, – неуверенно произнёс француз.

– Я тоже. Уже хотел мотать отсюда, – сказал я. – Да некуда.

Озираясь по сторонам, незнакомец опустил в листву пустоватую корзину и с облегчением заверил меня:

– Кабанов здесь перестреляли.

– Разрешено охотиться?

– Не знаю… Ходят командой, в зелёном, как парашютисты. Хохмачи! На одном видел шляпу с пером.

– Раз перестреляли, чего же вы боитесь?

Взглянув на меня вопросительно, он покорно кивнул.

Я ждал, что он спросит меня про мой акцент. Но он не спрашивал.

– Много насобирали? – Я показал на его корзину.

– Кот наплакал.

– Белые?

– Шампиньоны.

Незнакомец наклонил корзину. На дне действительно светлели крупноватые, в форме зонтиков полевые шампиньоны.

Французы почему-то умеют отличать шампиньоны от бледных поганок и ценят эти никудышные грибы куда больше, чем они того заслуживают. Грибник он был ещё тот.

– А я белые предпочитаю.

Я показал содержимое своего пакета.

Он так и обмер:

– Откуда? Мне ни одного не попалось.

– Да полно в этом году.

Француз беспомощно присел рядом на ствол палого дерева и разочарованно помолчал.